Рубрика: Про любовь, конечно

Белькевич делает пас Ильченко, Ильченко — Карцеву, аррива ла луна, Карцев — Ленину, Ленин натыкается на плотную стенку противника!.. Всё! [сдох трибун] Мяч потерян, о море и моменто, мяч у противника, мячом на поле владеет железная вдова Цеткин, передает его головой нарядному беомуру Беоульфу, ми корасон, уважаемые граждане земли, затем снова Цеткин, опять Цеткин, да куда же эта Цеткин! (Покажите мне расписание матча! — обращается он не в микрофон. — По-моему они нарушают правила)…

Мне парасон, а в небе сом, а в море плавает масон, — зазвучал музыкант из колонки в перерыве, в паузе.

— Глупость этот ваш кармический футбол, — посмотрела донна Вайна противнику в нос и погладила Шишкина по головке. — Никакого расписания.
— Шиш, — вяк сделал Шишкин утвердительно.
— И нотного стана… — укоряюще заметила донна Вайна и раскрыла зонтик. Пошел дождь.

Чего-то волосы под каской шевелятся.
Должно быть, ветер продувает каску.
Скорее бы до бруствера добраться.
За ним так много доброты и ласки.

Ион Деген, июль 1942 г.

носорог нос как курок
бельгия мод и флай фор э минго
меня укорилла африканская маус
прозвинел крокодин-дин-дин-дин —
а где газель, вопрошал, где газель?
а вот слон, а вот лев, шимпанзе, бегемот,
где газель?
а вот и газель!
ногти грызли белые мишки…

кароче, я себе сегодня нравлюсь сам, смотрю на себя в зеркало — крутой пацан!..

— Реминисценции! — сказала шкатулка загробным голосом. — Реминисценции.

Зрители, как водится, ничего не поняли, кивнули и продолжили есть овсянку.

Твои сказки безынтересны новому поколению, — заявила мне Каркуша. – О чем они вообще? – посоветовала мне Каркуша, выщипывая перья гусинские из подушки.
Я промолчал и сделал ей контркультурное сальто, ни разу не поперхнувшись.
— Свадебный кортеж, погляди! – обратился я.

— Твои сказки вне расписания, они ходят, а не летают! – подпрыгнула Каркуша и показала всем высокую технологию полета.
Я промолчал и перестал подавать признаки жизни посторонним зрителям.
— Дай жару, водитель! – крикнул я, ничуть не таясь.

— Твои сказки развивают асфиксию, псевдомимикрию и гностику! – перекрикнула меня Каркуша сверху и свесилась наконец-то сырной палочкой с дерева вниз.
Я поставил градусник, поднял пушинку и перекрыл шкатулку новым шифером наугад…

Жениться не желаете? – произнес тонкий голосок и сделал па двумя ногами одновременно.
Штирлиц глянул вниз. Прямо возле кувшина с водой стоял человек филигранного роста в 33 английских сантиментра и выжидающе смотрел Штирлицу прямо в глаза.
«Какой странный вопрос», — подумал Штирлиц.

Штирлиц промолчал.
Штирлиц задумался.
Штирлиц пошарил рукой под одеялом.
Штирлиц постучал каблуком три раза, как было условлено.
Штирлиц выжидал с надеждой на лучшее.
Штирлиц выпил айвовый сок и медленно сошел с ума.
Штирлиц подумал о вечном.
Штирлиц вспомнил партийного товарища Хермана.
Штирлиц дождался ответа.

Из подпола вылез Борман с визиткой в руке и бутоньеркой сами знаете где.
— Вы звали меня, Штирлиц? – спросил Борман, поправляя бутоньерку.
— Да, мне требуется дело №137.
— Зачем вам дело номер сто тридцать семь? – отчетливо проговорил Борман, моментально насторожившись, и все посетители пивной тут же обернулись на Бормана.
Через минуту все посетители отвернулись, тогда Штирлиц ответил:
— Дело №137 требуется мне по особому поводу.
— По какому же поводу вам требуется дело номер сто тридцать семь? – все так же отчетливо повторил Борман, чтобы снова к нему все повернулись.
Все повернулись к Борману. Штирлиц ответил через две минуты:
— По поводу сватовства.
— Ах, так бы и сказали, — вздохнул Борман облегченно и полез в карман за делом №137. – Вот, пожалуйста. В двух экземплярах.
…

О чем рассказывает эта поучительная история, спросите вы? Я вам отвечу. О том, как важно делать паузы в словах. Ведь Штирлиц, Борман… главное – пауза! Вот в чем дело.

…
— как ваше настроение сию минуту, дмитрий?
— печальное, печальное настроение. вечер, головная боль, пора уезжать, и выпить все, что есть, не удалось…
— куда вы собираетесь уезжать, если не секрет?
— no, yes, no, yes, i don't know. думаю, что скоро я снова приеду обратно. потому что стрелка даже в электронных часах движется по кругу…
— семь футов под килем, дорогой друг, и ромовую бабу.
— к чаю!

Твои сказки глумливы и бесчеловечны, — заявил мне Степашка. – Ты над кем издеваешься, над Филей, над Хрюшей, над Ангелиной Вовк? — заявил мне Степашка, разбивая граненый стакан об колено.
Я промолчал и прыснул ему «Красным октябрем» под мышку.
— Давай зажарим фанданго, — предложил я.

— Твои сказки глупы и разлагающе немолодежны! – воскликнул Степашка, и дал нюхнуть мне табаку с плантаций Северной Каролины.
Я промолчал, понадеявшись, что чихнет кто-нибудь другой, и сделал один пас рукой влево.
— Смотри, земля цвета индиго, — заметил я под ногами.

— Твои сказки отвратительны! – до безобразия просто воскрикнул Степашка, не найдя лучших слов и все еще надеясь на иностранный табак.
Я достал дело и внимательно стал разглядывать его номер…