гамбургер love story

всю ночь иван петровичу снились гамбургеры. снег где-то далеко вверху все никак не мог принять решение, идти ему или не очень, а если идти, то в какую сторону падать, а если не падать, то при чем здесь гамбургеры. иван петрович приоткрыл глаз и скептически посмотрел на потолок. «не, этот не пройдет», — мелькнула мысль, и иван петрович снова сделал вид, что заснул.

пальцы иван петровича пахли сегодня машинным маслом, а ночью стали медленно источать запах лилий, лаванды и ладана по направлению к соседскому дому. там жила маленькая мельница на кухонном столе, и чудесно молола кофе женщина с глобусом и голубыми глазами. казалось бы, при чем здесь гамбургеры, когда такое совершенство в природе получается, ан нет — воспламененному сознанию лишь булку с мясом подавай!.. Читать далее гамбургер love story

человечковство

человек целуется и болиться могу… молится богу номер триста пятнадцать:

— бог ты мой, дай мышцам моим тонуса, а сосудам расшириться, света золотого на коже и подушечках пальцев его пучочки, а равного разделения навдое мудрого, дабы и чтобы ни искорка между ними не была затемно затмена, а сливалась в единое целое.

и садит яблони в саду и черешенки, смородину и морошку.
«всё это человечковство угнетает мой мандарин», — говорит.

волна

мир трясется и пахнет миндалем, а когда катится луна по небу вдоль троллейбусных линий, то вообще становится господи, и хочется нюхать ее как лаванду всегда, и жить на берегу синего моря как старик в неведении, и ловить на удочку звезды с хвостом, и падать в объятиях на сеновал, а там серебряные сентябри поджидают величаво, и в каждой ранке на руке живут богатыри, и крутится-вертится шар голубой, и крутится-вертится надо мной, и чтобы корица не падала изо глаз, мигают светофоры зеленым на каждом углу её, и поджидают в подворотнях страусы макак, и ведут их под руки домой, и чтобы не попадать прохожим на глаза, прячутся за углом, выглядывают из-за угла, смотрят по сторонам, оборачиваются на шорохи, спешат и крадутся как тени, заметают следы, стуком условным стучатся в ставни, руки кладут на пульс, и к этой планете становятся на колени, и молятся комарам. как ни крути. это волна, детка. это волна. чувствуешь, как идет она сквозь тебя, и в каждом барашке ее становится чудо, чувствуешь, как идет она сквозь тебя, чувствуешь?..

о том, как мир к василькову в гости пришел

и тут иван иваныч васильков почувствовал курс хвостатый кометы. на вкус она была синеглазой блондинкой в широкой юбке, и не смела глаза поднять от священного трепета перед ним в поле, когда гроза и гром гремит в небесах. но ритм ее выдавал совсем другую суть, и светился окненный шар, и голоса уносились в будущее в цифровых видах.

и когда комета падала, на ладошке появлялось маленькое облако, как будто в долине гейзеров выпадал снег и таял ровно пять секунд у нее на ресницах. в ногах была теплота, и несмотря на дождь за краем палатки, в ногах была теплота. в душе рождалось слово, и несмотря на пальцы под дождем на ногах, в душе была теплота. словно плеснул дядя семирукий в мир серебра, и трелью соловьиной пролилось оно под пол, и взошли цветы на стенах и пальмы.

— моя любимая, — подумал он. — я шел сквозь моря и океаны, и смотрел видео про черные дыры, и нарекал себя космонавт, и горбился под тяжестью ног своих, и плакал от ряби в глазах навзрыд. а она крутилась и вертится, до сих пор называет меня по имени-отчеству, намазывает на бутерброд и не знает, что я летаю вдоль. солнце было на пути моем, и я взял его, чтобы увидеть пальцы твои в волосах, и спел для него, и песня его была во мне.

— моя любимая, — подумал он. — я видел ястребов в вышине твоей, и летел за ними вслед, и стал как птица сам. я слышал жаворонка в поле твоем, и звал его на руку, и отпускал обратно, когда он домой прилетал. я трогал скелет в твоем шкафу за плечевой сустав, и прощал ему неведение, и так пока он в объятья ко мне не упал, и лишь тогда возвратил ему ребро наугад. Читать далее о том, как мир к василькову в гости пришел

ай, ловъю

старик сидел и рыбку ловил. «рыбка, ловись! рыбка, ловись!» — причитал, и она его иногда слушалась. подходила, брала крючок щупальцами, клала в рот его нежными губками и била хвостом в поплавок — мол, вот она я, возьми меня такой, какая я есть, полюби меня, старик, беленькую, полюби меня, старик, черненькую.

старик не выдерживал и тянул удочку вверх. нежно так тянул и бережно, выбрасывал рыбку на берег, садился с ней рядом и вздыхал. «вот еще одна попалась», — думал про себя, и гладил ее по подмышке. затем раскатывал газету на коленке и самокрутку крутил, отвернувшись. рыбка дышала тяжело, но была счастлива и била хвостом, задыхаясь.

— ммм? — говорил старик, свернув цигарку и предлагая рыбке затяжечку. но та молчала и только смотрела на него глазами влюбленными, не понимая.

— на! — говорил старик, и обдувал рыбку запахом жасмина из легких. Читать далее ай, ловъю

каракатица

и еще окошко небольшое на груди. когда она резко встает, окошко распахивается и темнеет в глазах. тогда она останавливается, опираясь на тумбочку, застегивает бретельку наощупь и пережидает прилив нежности к людям. так всегда бывает, когда она резко встает.

свет стекает по створкам жалюзи, стучит о пол, собирается в ведре и лужицами на полу, «никогда не сдавайся!» кричит и шепчет на ушко многозначительно формулы счастья. и когда вы заглянете в ответы в конце учебника, то и там увидите следы его и потеки. а в том окошке всегда светло, и ночью из него солнечные ключи бьют, потому что никто никогда и не думал его занавешивать.

ходят мимо пароходы мои и думают: «любовь, каракатица». ходят мимо ледоколы мои и думают: «свети, каракатица, свети». ходят мимо мамонты в поле, и даже им хорошо.

Аня и Дубровский

— В частности, мне хотелось бы отметить ваш талант вязать снопы, — прошептал Дубровский Маше. — Вы и сами не представляете наверное, как это здорово — так туго затягивать и связывать снопик к снопику рыльцем и тычинками, наружу и внутрь, обесценивая погрешности колоса и архитектурные изыски древних пигмеев Васильевского острова обнажая. Хочется быть молодым поэтом, прозываясь Пушкиным хотя бы или Бестужевым, к примеру, или самим батюшкой Аристархом Никодимовичем Протоплазменным, смотря на вас. Смотрел бы я на вас, Маша, смотрел бы!… Моею будете женой?
— Что вы, светлейший князь, я вас на вы зову своей судьбою, но я не Маша, извините…
— Как?
— Не Маша я, и все тут!
— Как же так?
— Зовут меня Антуаннета, фамилия моя — Каренина, другому я навеки суждена. И во-об-ще — я не такая, жду трамвая я!
— Как же так же?
— (Антуаннета про себя) Вот, блин, дурак.
— (Антуаннета вслух) Бывайте, князь, бывайте.

шоферы трубками махали

И тут я зачем-то представил себе медный желтушный гриб, с цилиндром сверху на голове (кота здесь только с вечной улыбкой не хватало!). И как только я произнес несколько слов (что-то вроде «Уйди своей дорогой, гриб! О, money, pad me whom?»), тут же произошел сдвиг небес и плащ оттопырился у девушки мимоходящей. Просто-напросто подул ветер. И она так сделала руками вперед, вслеснула так, что он сразу утих и пальцем погрозил – мол, нечего тут на живое такое чудо заглядываться, пушистое такое, теплое. Даже все шоферы трубками махали…

30430

Она родилась салютом.
Это было так неожиданно и так замечательно! Музыка большого взрыва звучала в ней, пламень великолепия освещал ее лик, брызги полуночных облаков разлетались во все стороны, тени падали в восхищении, люди задирали головы в небо и зачарованно останавливались на полпути, машины светились фарами от счастья, все было радужным и для нее.
На скамеечке в парке досыпал свое человек, кружил хлопьями нежными веселыми кругами снег, все было в радость и для нее.
Фанфары и литавры, самба и марсельеза, капучины и капуцины, островки милициантов и официантов с подносами, некоторые цветные сны и встречные радиосигналы — все было радостью и для нее.
Она верила — салюты живут вечно.