Рубрика: Поэзия. Стихи со стихами

Чего-то волосы под каской шевелятся.
Должно быть, ветер продувает каску.
Скорее бы до бруствера добраться.
За ним так много доброты и ласки.

Ион Деген, июль 1942 г.

носорог нос как курок
бельгия мод и флай фор э минго
меня укорилла африканская маус
прозвинел крокодин-дин-дин-дин —
а где газель, вопрошал, где газель?
а вот слон, а вот лев, шимпанзе, бегемот,
где газель?
а вот и газель!
ногти грызли белые мишки…

кароче, я себе сегодня нравлюсь сам, смотрю на себя в зеркало — крутой пацан!..

— Реминисценции! — сказала шкатулка загробным голосом. — Реминисценции.

Зрители, как водится, ничего не поняли, кивнули и продолжили есть овсянку.

Твои сказки безынтересны новому поколению, — заявила мне Каркуша. – О чем они вообще? – посоветовала мне Каркуша, выщипывая перья гусинские из подушки.
Я промолчал и сделал ей контркультурное сальто, ни разу не поперхнувшись.
— Свадебный кортеж, погляди! – обратился я.

— Твои сказки вне расписания, они ходят, а не летают! – подпрыгнула Каркуша и показала всем высокую технологию полета.
Я промолчал и перестал подавать признаки жизни посторонним зрителям.
— Дай жару, водитель! – крикнул я, ничуть не таясь.

— Твои сказки развивают асфиксию, псевдомимикрию и гностику! – перекрикнула меня Каркуша сверху и свесилась наконец-то сырной палочкой с дерева вниз.
Я поставил градусник, поднял пушинку и перекрыл шкатулку новым шифером наугад…

Жениться не желаете? – произнес тонкий голосок и сделал па двумя ногами одновременно.
Штирлиц глянул вниз. Прямо возле кувшина с водой стоял человек филигранного роста в 33 английских сантиментра и выжидающе смотрел Штирлицу прямо в глаза.
«Какой странный вопрос», — подумал Штирлиц.

Штирлиц промолчал.
Штирлиц задумался.
Штирлиц пошарил рукой под одеялом.
Штирлиц постучал каблуком три раза, как было условлено.
Штирлиц выжидал с надеждой на лучшее.
Штирлиц выпил айвовый сок и медленно сошел с ума.
Штирлиц подумал о вечном.
Штирлиц вспомнил партийного товарища Хермана.
Штирлиц дождался ответа.

Из подпола вылез Борман с визиткой в руке и бутоньеркой сами знаете где.
— Вы звали меня, Штирлиц? – спросил Борман, поправляя бутоньерку.
— Да, мне требуется дело №137.
— Зачем вам дело номер сто тридцать семь? – отчетливо проговорил Борман, моментально насторожившись, и все посетители пивной тут же обернулись на Бормана.
Через минуту все посетители отвернулись, тогда Штирлиц ответил:
— Дело №137 требуется мне по особому поводу.
— По какому же поводу вам требуется дело номер сто тридцать семь? – все так же отчетливо повторил Борман, чтобы снова к нему все повернулись.
Все повернулись к Борману. Штирлиц ответил через две минуты:
— По поводу сватовства.
— Ах, так бы и сказали, — вздохнул Борман облегченно и полез в карман за делом №137. – Вот, пожалуйста. В двух экземплярах.
…

О чем рассказывает эта поучительная история, спросите вы? Я вам отвечу. О том, как важно делать паузы в словах. Ведь Штирлиц, Борман… главное – пауза! Вот в чем дело.

…
— как ваше настроение сию минуту, дмитрий?
— печальное, печальное настроение. вечер, головная боль, пора уезжать, и выпить все, что есть, не удалось…
— куда вы собираетесь уезжать, если не секрет?
— no, yes, no, yes, i don't know. думаю, что скоро я снова приеду обратно. потому что стрелка даже в электронных часах движется по кругу…
— семь футов под килем, дорогой друг, и ромовую бабу.
— к чаю!

Твои сказки глумливы и бесчеловечны, — заявил мне Степашка. – Ты над кем издеваешься, над Филей, над Хрюшей, над Ангелиной Вовк? — заявил мне Степашка, разбивая граненый стакан об колено.
Я промолчал и прыснул ему «Красным октябрем» под мышку.
— Давай зажарим фанданго, — предложил я.

— Твои сказки глупы и разлагающе немолодежны! – воскликнул Степашка, и дал нюхнуть мне табаку с плантаций Северной Каролины.
Я промолчал, понадеявшись, что чихнет кто-нибудь другой, и сделал один пас рукой влево.
— Смотри, земля цвета индиго, — заметил я под ногами.

— Твои сказки отвратительны! – до безобразия просто воскрикнул Степашка, не найдя лучших слов и все еще надеясь на иностранный табак.
Я достал дело и внимательно стал разглядывать его номер…

— Реминисценции! — сказала шкатулка загробным голосом. — Реминисценции.