ЛАская клавиатуру, пелись женскими рифмами песни под руками и прикрывали стыдливо скрипичный ключ.
Делая руки в замок, его поднимали музы под покровом ночи над землей.
Скрещивая ноги, получались дети неожиданно от всякого прохожего у белых цапель.
Все ЧТО ВИСЕЛО РЯДОМ, ОН ПРОБЕГАЛ глазами.
Был четвертый раз на зеленой планете Тимбукту, в бухте имени Гагарина.
Был однажды молча в теле зеленого дерева в городе молчания.
Тело близилось то к концу, то к началу, дети пели «милая моя», все понадобилось всем, и все были рады всему, и все одинаково мерцало на закате солнца, когда музыка играла совсем рядом.
Танцевали кактусы без крыл.
Дикая собако динго динькала хвостом на майском ветру.
— Я дерево, я дерево, я дерево! — прокричал голыми ветками на ветру, возвращаясь домой не тем и не там.
Ждали его там, нет ли — не вероятно, не факт.
Верили в него, пели? Кто его знает.
Жили им зрители, болели ли? Странно, спросите вы.
— Чего же он тогда мяучит, шерстяка, а? — спросила Крошка, вглядываясь в действие в монокль из партера.
— Он хочет кошку. — Ответил утвердительно Маугли, и снова заснул, кивая всеми четырьмя головами.
ОЧевидно, Маугли был прав. Ничто не мешало ему сделать независимую экспертизу и верные выводы.
Прошу тебя, господи, не подведи…