— Винсент! Но ты ведь не будешь отрицать, что итальянское возрождение было неописуемо бурным!
— Помпея, по-моему, великолепный город, и Сальвадор…
— О нет, Сальвадор оккупировали повстанцы, они повстали, невероятно бурно оккупировав Сальвадор. Винсет, душка, ну не отрицай, что это сальвадорское повстание есть необычайно бурно?
— В дали я вижу в дымке мрачный город, это невероятно, но факт. Впрочем, возрождения везде проходят по-горноречному, быстрым спуском, на рассыпающихся плотах и дырявых резиновых лодках, с миллиардами неумелых пловцов, для утопления которых люди, стоя на берегу с двустволками в руках, выдумывают новые и новейшие способы и метОды. «Такова природа, мой хер», — говорят в таких случаях французы до сих пор, и частенько оказываются правы.
— О нет, Винсент, Франция — это мечта всех будущих мам, невероятное будущее представляют все эти мамы в эйфелевом Париже. Винсент, милый, ты же не скажешь, что эти мамы, отойдя от утех, будут необычайно бурны в своих вкусах и уподоблениях?
— О да, повстанье сальвадорской матросни нас приведет к крушению надежд, и все, что произнес пророк в лаптях и с лентой пулеметной в голове, и все, что вывез с поля боя командир в полозьях из лозы, в грязи по локоть — все это не применет воздать свои долги, как заводной икар, и в краску вгонит в будущем потомков…
«Бедняга Ван Гог, ему никогда уже не возродиться от кисточки и мольберта в ночь перед рождеством на хуторе близ Диканьки», — подумала Мерилин, с тоской глядя на забинтованное ухо. Вставив глаз, она наощупь начала выбираться из сумрачной комнаты.