Коротенькая история о том, как встретились Демьян Сергеич и Собирательный образ
Встретились как-то два друга, один из них – я, второй – полный шизофреник. У первого все начиналось как обычно, второй однажды просто раздвоился, потом расстроился, потом в квадрате, потом занялся умножением – в общем, постоянно менял обличья. Последний раз, когда мы виделись, их было больше семи десяти. Однако кое-какие черты стремились устаканиться, очертать себя постоянными непунктирными линиями, обозначить периметр, закрепиться каким-то образом и подобием. Чтобы читателю стало более понятно, что автор имеет в виду, приведем описание нескольких таких черт.
Это был человек высокий, но низкий, твердый, но мягкий, скряга конечно же, но обширнейшей души человек, не сказать, чтобы странник печальный, но уж точно веселая грымза, каким-то образом антисказочник, но сказочник, в чем-то амфибрахия, но эстетствовал, не совсем уж волосат, угрюм и вонюч, но часто выражался ангельским голосом.
И мир ему платил тем же.
Короче, eine gewohnliche Geschichte. В общем, полная illogical story.
«I'm like a fish, ман», — иногда говорил он.
«Лайф из джаст э симпл гейм», — сам себе отвечал.
«ic, ic…», – поддакивал, начиная прощаться.
«ic 2 smtimes», — вы бы сказали то же самое на моем месте, не правда ли?
И голос у него был тихий, но громкий.
Впрочем, диалоги друзей всегда были занятны, хотя не всех и не всегда занимали. Впрочем, оно и понятно — чаще всего их все равно никто не слушал. В прочем, чаще всего говорили они по большому счету и только друг с другом, идеи же рожали уже каждый по отдельности. Не думаю, что я вообще на такое способен, во всяком случае, мой тысячекрылый журавль тоже к этому не стремился. Но вот что я хотел вам рассказать…
— Меня беспокоит тетрадка Александровна. Знаешь, она у меня сама ни с того, ни с сего начала открываться по ночам, — сказал я.
— Ну а зачем же беспокоиться? Глупо. Как-то это ты все глупо заварил. Такое открытие – ведь радость, ведь счастье, ведь только небо впереди! Подумаешь – отрываться по ночам… Лучше бы написал мне на вопрос записку – ротхаюць коткi или нет, в конце концов, а если да, то отчего же тогда под моим окном концерты устраивать?
— Ну что ты, какие там концерты, просто небольшой реквием душистому табаку.
— Да уж, беда научила далибора играть на скрипке.
— И то правда, беда с этими скрипками. Сублимируют особь сплошь и рядом, как будто и на камнях деревья не растут, и земля под ее ногами не крутись.
— Зато гнилые помидоры ей к лицу! Фигня эта твоя тотальная сублимация, мой внутренний голос мне всегда говорит — да-да, еще как к лицу… Слушай, а ты знаешь где у тебя находится третий глаз?
— Что?
— Ты знаешь, где у тебя находится третий глаз?
— Да.
— Хорошо. Просто мысли иногда приходят. Дай мне, пожалуйста, фломастер. Вон тот фломастер, желтый.
— Какой фломастер, напомни…?
Как говорят в народе, барадатая жэнщена всегда желает и познакомится. Оно и понятно: когда день без числа, мартобря никакого. Когда все ежики загодя падают в реку и выпадают из реки, зеркало (что делает?) фил. Когда книга страниц вся в картинках, прямая дорога на вечер в хату. Когда Коля, тогда Рубенштрассе. Когда стаплетон, тогда Э! Когда плюс, тогда не равно. Когда грустно, тогда маньяк. Когда трали, тогда вали. Sali – sunny. Mini many. И так далее.
Но скажите, на кой черт этим двоим сдалась тетрадка, скрипка, фломастер, самурай на полюсе, оливки и жимолость, пять неосыпанных букв, четыре аромата утомленные и собака Клякса?
— Нет, все это ошибка юности. Когда я был юн, как зеленый желудОчек, и висел себе спокойно, и мыслил. Ветер дунет – вишу, туча плюнет – вишу. Никакая мне книга мертвых не помеха. Никакая меня овсянка не запилит. Никакой фундаменталист не релодирует. Никакой ирдр не приключится. Ни кец, ни лонгфелец, ни мустафец, ни улетец, ни розенкранц. И не рудел ни разу, нет, и вообще ни разу в ископаемых не числился.
— Нет, все это разговоры ни о чем. Не пойми меня превратно. Я практикую общение на грани фола, но я люблю свой край. Я в этом доме рос и вырос. Я только хочу сапраўднага сяброўства, шчыльнага эканамічнага і палітычнага партнэрства. Не разумееш ты, эх, luka mu, bella ru, alles blau, баляслаў…
— Кто? Я? Разговорился! От хатифнатты слышу!
— Имра!
— Wadada!
— Бука!
— Шмяка!
— Хрена!
— Ашихей, блин!
— Тот самый!
— Сам такой!
— Ну и пожалста.
— Фкьут.
…
В общем, так они и дружили. Сплошная неопределенность, настоящая жизнь, игры в нее, и продолжение преследует. Эх, сейчас бы по смелому прянику с зеленым чаем, гармошечку и в кито…
…Вынул путник тут же сразу
Пулю – дочь высоких скал.
Поднял путник пулю к глазу,
Бросил пулю и скакал.
Пуля птице впилась в тело,
Образуя много дыр
Больше птица не летела
И цветок не плавал пр.
Только путник в быстром беге
Повторял и вверх и в низ:
«Ах, откуда столько неги
в том цветке растущем из».