Лучшие произведения во всех жанрах на вкус автора, никаких умолчаний
а вдруг из тебя прорастают цветы
или косточка виноградная?
или может быть это ты
лежишь в кармане моем, шоколадная,
спишь и таешь, и тонешь, идешь
прямо к себе, отражаясь в глобусе,
а на улице звездный дождь,
а на лице золотые блёстки,
а под ногами ручей ворчит,
и в небесах облака зелёные,
синие яблоки, солнце спит,
кот на дворе, паруса соленые,
спелые теплые чудеса,
даже лампасы на сердце красные!
а вдруг у тебя не мои глаза…
или они действительно разные?
мальчик, не бойся татарина, он не придет.
мальчик, не бойся гагарина — он космонавт.
в городе-герое все компьютеры виляют хвостом.
мальчик, давно пора разродиться постом.
мальчик, где твоя ж и где моя м?
мальчик, ведь ты сегодня не ты совсем.
в городе-герое все мыши без проводов.
мальчик, любое золото стоит сотни френдов.
когда человек молчит, человека нет.
мальчик, какого домена ты принял обет?
в городе-герое мониторы машут крылом.
мальчик, не надо делать вид, что все будет потом.
ведь ежик в тумане, увы, покалечил не всех.
мальчик, чебурашка — не гений, он просто мех.
в городе-герое весь трафик сожрал quake 3.
мальчик, вот тебе зеркало, смотри, смотри!
мальчик, горе-герой в городе м,
кричит — не желаю, не хочу, не кричу совсем!
лучше к совам улечу, буду ильичу махать крылом!..
мальчик, давно пора разродиться постом.
мальчик, давно пора разродиться постом!
мальчик, хватит делать вид, что все будет онлайн!
в городе-герое всех герои только онлайн.
мальчик, где твоя девочка? вот твой дом.
Вдоль забора военной академии цвели липы. Весь июль был в запахе этих лип, вывалялся в них, как псина от радости. Юные курсанты выглядывали из окон академии вверх, плевали вниз фантиками от конфет тайком от преподавателя с указкой, в шортах и керзовых сапогах на босу ногу, подпиливали ногти напильничком и вздыхали о редких мимопроходящих ногах эМ и Жо (это у кого какие наклонности, градусы и прочие азы военной науки).
Алеша сидел на башне танка и крутил головой во все стороны.
— О, ворона! — радостно крикнул Николай Францевич, и юркнул в норку дула. Из танка послышался шум и скрежет, как будто чайник закипел нарочно и вдруг, башня извернулась левым боком от людей, раздался лязг замка и из дула вылетел черный комок быстро-быстро.
— Пошел, пошел, пошел, давай, давай, давай! — кричал Алеша изо всех сил и дул в направлении полета комка.
Комок понемногу начал расправлять крылья, махать погонами, разжимать затянутый до нельзя ремень, прицеливаться фуражкой прямо в вороний глаз — и вот крылья наконец-то расправились!
— Гип-гип ура! — проорал комок, включив форсаж и взяв звуковой барьер одним махом. — Долой ворон! — проорал Николай Францевич (а это, как вы уже, вероятно, догадались, был именно он). — Черным тварям не место на нашей планете! Читать далее поучительная история о том, как вороны нам портят воздух
Расскажу-ка я вам сказку, дети.
Давно это было… Еще Карл Маркс пионером был, а Гоголь в Италии отдыхал от ревизоров.
И вот сидят бабка с дедкой на краю пропасти, плюют в потолок и друг на друга не глядят.
— Чего, — говорит дед, — я на нее буду глядеть. Она вона мне челюсть молотком покрошила.
И хвостом повилял.
И бабка на деда не смотрит, а только шею сухой рукою потирает да третим глазом вдаль щурится.
— Чего, — говорит, — мне с этим алкашом денатурированным трындеть. Он мне эвона ступу в розочки фломастером разукрасил.
И — бабах из лазерного ружья по вороне.
Ворона сыр от страха выронила, побелела и от разрыва кукрузных семян в клюве концы отдала.
Сыр покатился-покатился, покатился-покатился, и мальчику в руки.
Мальчик в руки сыр взял и съел тут же, пока никто не видит.
Так 8 декабря 1784 года Михаил Ломоносов наконец перестал пахнуть рыбой.
Кароче, сегодня вторник, — сказал Склифасовский, делая укол профессору Доуэлю. — Запомни этот день, мальчик.
— Что вы имеете в виду, профессор, под словом «мальчик»? — удивился профессор.
— Чик-чик маль, — ответил профессор профессору.
Бюст Сократа на барной стойке весело подмигнул профессору правым глазом и пошевелил усами.
Тсссс! — просипела лошадь другу степей калмыку. — Кончай храпеть! Тут этномологи какие-то приперлись, ходят по лужайкам и на иголки всех, и на иголки!
Калмык спал и не дул в ус.
Лошадь с опаской выглянула из-за дерева и посмотрела на лужайку.
Дядя в тапочках, усах и с сачком прыгал по ней, весело мурлыкая под нос песню героев гражданской войны. Высунувшаяся из-за дерева голова сильно обрадовала этномолога (а это и правда был он), но чувства пришлось сдержать, чтобы не спугнуть животное.
Постепенно сужая круги, мелкими шажками и перебежками человек начал приближаться к цели…
Лошадь сидела на дереве и все так же недоверчиво смотрела на человека.
— Ути-пути, лошадка, смотри, я тебе мякиш дам на ладошке…
Отрицательно покачав головой, лошадка перелетела на ветку повыше…
С тех пор прошло много лет.
Пржевальский умер.
Но лошадь его жива.
Вышел Бродский из тумана, вынул томик из кармана
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
Исаковский вышел тоже, вынул томик подороже:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
Гости Горькому кричали, вышел Горький с калачами:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
Маяковский без кармана вынул паспорт из тумана:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
И Некрасов наизнанку вышел гордо спозаранку:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
На опушку вышел Пушкин, из лукошка вынул клюшку:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
Ломоносов вышел в люди, чорта взял за белы груди:
— Буду резать, буду бить, буду родину любить!
Только Шышел ниц не слышал — он на крыше тихо мышил,
Не дышал и снил свой сон. Шышел мышил вышел вон.
— Круассан, круассан, кого хочешь, выбирай! — кричали дети, гладя Володю по шерстке. Володя нехотя отбрыкивался розовыми копытцами и пытался бодаться. Рожки у него, естественно, были маа-а-хонькие-маленькие, потому что и сам он был еще невелик и исхудал — зимой в тайге одной Аленушкой сыт не будешь.
Это потом, позже, через несколько поколений он подрос, заматерел, взял себе бсевдодним Босха и Дали, отрастил баки, сбрил бороду и вознесся в люди-звезды. Но ведь не у всех выживших будет измененная структура ДНК, дети. Мой вам совет — все же постарайтесь не пить из лужицы…
Иосиф Бродский вышел на перекресток.
— Едут машины, — отметил про себя Бродский.
Машины ехали по краю и уводили в лес.
— Машины уводят в лес, — отметил про себя Бродский.
И шишки ощущали большими камнями свой вес.
— Шишки, — отметил про себя Бродский.
Ведь так легко им, когда в Париже месяц май, а для пингвинов убийственное лето так необычно, так непривычно, как навсегда.
— Шишечки, — отметил про себя Бродский.
…
Гоголь потрогал с опаской свой нос и покосился на портрет черепахи в дубовой раме.
Дубовая рама медленно прорастала зеленым побегом.
Черепаха медленно думала о своем.
Покосился медленно становился.
Нос медленно шмыгал красные тельца внутрь, мертвые лейкоциты наружу.
Опаска медленно шелестела крыльями глянцевых страниц на ветру.
Потрогал медленно догорал.
Гоголь сделал моголь, и медленно-медленно вышел из себя.
…
Человек с гитарой под мышкой сидел на одной ноге на белой полосе, улыбаясь.
— Уа, ау! — это было в начале июня, когда он так сидел и кричал. В пустой избе иконы, руда замерла на устах чернявой соседки, рушники по углам свешивались вниз устало, время таяло в кастрюле с бульоном, бедная Лиза спала, свернувшись калачиком.
«Цыган-конокрад», — решил оперуполномоченный Серджио Орджоникидзе, и сделал предупредительный выстрел ввысь.
…
Сутулый Пушкин смотрел на всех с неба, клевал кедровые орешки и ковырялся в груди, пытаясь достать девять граммов сердца на память. На коленях у Пушкина лежала плетка-семихвостка, табун каурых с удовольствием пожевывал клочья сизых облаков поодаль, но рукой подать.
Составитель толкового русского
словаря язэка (современное написание)
Владимир Иванович смотрел в даль и как обычно думал.
«Рази я не водолазил в горах под Днепромпетровским, рази я не охотился на пономарей из берданки, бей рынду рази я не кричал на околицах?!»
За семь лет утомительной службы на окраинах империи как только не приходилось изворачиваться, чем только не приходилось заниматься. Пытливый ум Владимира Ивановича заполнил не одну сотню тетрадок убористым почерком своих поступков необычными толкованиями.
— Эх, а ведь совсем наш барин залубенел без моциона, все турусы на колесах несет, щепетильник словарный, — только по ночам тихо говорили крестьяне в исподнем, — и бизуном его не переколпачить…
— Все кончено, не буде боле яти, ни ижицы, ни юсы, еры и тэ де! Даешь реформу! — кричали в сне молоденькие большевички осуждающе.
— Да-да, — вторили им студенты-шестидесятники, отрезая шматок сала на перевернутом музыкальном инструменте, — изгиб гитары желтой совсем не обнимает, тугую пену моря не хочет с губ лизать…
— Уау, — подвывала собачища на луну.
— Ику-ику-ику-ыыы, — соглашался чатланин.
…
И только дед мой, вырисовывая звезды на космолете, щурился в небо и хитро приговаривал: «Шиш, кикимора! Хер, проедина шашнем проточенная…»