Шалтай-Болтай замёрз во сне, а потом повис на дереве и говорит Жукоедову:
— Глянь-ка, татары пронеслись ордою мимо пущ и трав зельоных поднебъесных…
Как вы, вероятно, поняли из этого короткого диалога, Шалтай был иностранец в этих краях, и выделялся этим на каждом углу, когда поднимал устриц в коробочку на боку себе. Это он думал, что на ужин соберет их, и чего этим устрицам без дела валяться, ан нет! Это и не устрицы были вовсе, как оказалось потом. Но вот что.
Тут Жукоедов доел жука и посмотрел Шалтаю в лицо. У Шалтая лицо было в пупырышках, и смотреть на него было одно удовольствие. Жукоедов представлял себе, как ест лицо шалтаево, отгрызает одну пупырышку, другую, следующую, добирается до мякоти и копоти, до дна вездесущего и так далее. Много всего копилось в шалтаевой голове, и все об этом знали. Ну уж на зиму переночевать как пить дать хватило бы.
— Ты это… давай тут… того… — пробормотал Шалтай Жукоедову или наоборот — было темно и не понятно, кто кого, на самом деле.
Тут Шалтай поднял голову и посмотрел на Жукоедова. Тот держал устрицу за хвостик и весело отбивался ею от комаров. «Какая-то неправильная устрица», — успел подумать Шалтай, и начал медленно падать в корыто.
Снайпер с брандспойтом не в далеке, а на тротуаре напротив, ухмыльнулся и потер руку курочке Рябе. Шерше ля фам, как говорится, шерше ля фам. Устрицы здесь совершенно ни при чем.
Шалтай-Болтай замёрз во сне
Его засосало поле ромашек
Даже семечек поесть не успел
Вот что бывает, когда сидишь на сосне,
Монашек зашивая в кармашек
Выходя босиком на тропу
И катясь босиком по тропе…
Припев.
