Рубрика: Сказки о животных

по улице шел военнообязанный, но уже демобилизованный, странник. за плечом он держал ружье (оно было решительно ничем не заряжено), глазом на мушке держался обочины и оброненных пятаков, пальцем в небо указательным рыхлил семь футов под килем сзади (даже неприлично как-то о таких подробностях сообщать). в голове у солдата ничего такого не было.

в зоопарке белый мишка на пару с коалой пытались заниматься скалолазанием. просто длинноногая красавица-лань умела шагать по поднебесным ласточкиным гнездам…

— чорт! — воскликнул в сердцах солдат. — кто это тут в меня камешками бросается?

охотнику побаливала голова, и он решил остаться в постели до обеда — благо, день был будний и спешить никуда не требовалось.
сквозь некоторое время принесли уже и ужин со свечкой и бокалом красного вина 1897 года — и все стало на свои места. утки закрякали по углам, хрюкнул волчище на полу, треснули рога лосины, медвежья голова недобро сверкнула со стены желтыми глазками…

багульник показал фигу, и мишки пошли, пританцовывая, прочь незлобливо. перекатывались так смешно на задних лапах, потом посмотрели друг на друга, вздохнули, кувыркнулись как их учили в цирке и заняли устойчивую четырехлапую позицию.

…

Матроскин любил мишек, но у него не было фоторужья на долгую память.

как болезнь эвенки прогоняли дыханием из тела, так паровоз набирал ход, выпуская пар из труб и разгораясь.
машинист смотрел сверху на всех и улыбался.
машинист в прошлой жизни имел дело с мишкой-купцом в кафтане из страны варваров. дело было в степях, в то время, когда волки кашляли на луну и свиристели играли на скрипках.
в то время, когда паровоз набирал ход, выпуская пар из трубы и разгораясь, эвенки болезнь изгоняли из дыхания тела…

лучше вспомнить гармошку. любые три ноты, сыгранные на ней. прильнув ухом к деревянной стенке шкафа, вслушаться в зори, в черные очи вглядеться холодные, звезды светят вовсю, луна в самом соке настырно зыркает, люди из рода трамвайных еще идут по домам.
роса на листьях синей пасти.
слюда на комьях сивой глины.
торосы намело в лесу.
а я, ухом прильнувший, три ноты дирижирую — мой дед был на деревне гармонистом. Читать далее self explosion (мне снятся мишки)

Цыпленок бегал по лужайке как оголтелый и клювал, клювал, клювал. Так он клюнул слоненка, который сидел на ромашке и болтал ногами. Конечно, может быть, это и не ромашка была, а, скажем, люпин какой-нибудь или громозека, но цыпленку было все равно, поэтому пусть это будет ромашка.
Смотрел с ромашки слоненок на землю вниз и, в общем-то, никакими философскими вопросами не задавался — просто он был еще маленький, жизнь его нисколечко не удручала. Когда слоненок пропал в клюве, ромашка только покачала головой — эх, молодежь, молодежь.
Один из ромашкиных лепестков от усиленных покачиваний упал на землю, о чем нисколечко не жалел. Ему нравился сам процесс — земля была круглая, и ощущать себя этой круглостью над было великолепно-здорово.
На той земле, куда упал лепесток, стоял космический корабль типа буран, готовый к запуску.
В корабле сидела собачка по имени Дарья.
Она любила поиграть в мячик и будку…
И так продолжать можно было бы до бесконечности, если бы не одно обстоятельство: цыпленок тоже любил играть в мячики, но они были до того маленькие, что ничего-то он и не заметил.

А вопрос у меня совершенно простой: если существует человек-арбуз, будет ли когда-нибудь существовать арбуз-человек?

А жирафа была такая длинная, что могла сама себе заглядывать в дырочку заднего прохода. Она берегла его на самый крайний случай, — чтобы можно было сбежать там, или найти убежище в ненастный день, наскальные надписи оставить и т.д. Это помогало – быть высоким и дальнозорким. Зато у жирафы было всего три ноги, и здесь-то уж радоваться было совсем нечему. Звери это понимали, поэтому не упускали случаю жирафу ущипнуть, поставить ножку, оторвать хвост, надавать в дых и дротиками в попу бросаться. Потому пришел лев и жирафу съел.
— Очень костлявая, — сказал лев пренебрежительно. – Бывали и получше.
…

Это был какой-то дикий кабан, а не лев. Потому что обычно львы жирафов не едят им хватает оленят и барсуков.

Белка в оранжевой кепке тяжело облокотилась на отбойный молоток.

«Как же достала эта работа, — подумала белка. – «Как мне тяжело здесь последнее время».
Отбойный молоток тяжело вздыхал, смахивая пот с основания ручек. Он тоже был немолод, думал уже потихоньку о вечном, и поэтому как-то выглядел даже тише и старше, чем дать.

— Черт побери! И устал прыгать туда-сюда как турецкий сулан в гареме францрусского князя! Я же в конце концов не из железа…
…

Публика гулко и вежливо захлопала в опустившийся на глазах занавес.

Медведь бил в бубен. Выражение на его лице выдавало явную озабоченность. Это был какой-то неправильный медведь по имени Петька.

Бубен бил ду-ду, звук был довольно глубокий, и слонялся он из одного в уха в другое как самолет.
«Почему я не корова», — думал мишка, — «я бы мычал и ходил где угодно. Где угодно ходил бы, будь я коровой!»
…

Но при чем здесь корова, спросите вы?
А при том, что задрали уже эти медведи вокруг!