В душе у меня стихийно сложилось доброе слово.
Его окончанья мягки и легки — это здорово, ново…
Но воробей вылетает из объективов камер-обскур.
Только поэтому я не люблю телефонный шнур.
Когда тебя осенит осень и взгреет зима,
Когда тебя, как табу, поставят на место чужие слова,
Когда по праву поймешь, что едины в груди пастух и табун, —
Только тогда я коснусь начертанных струн, натянутых рун.
Только тогда моих рук не прервет непрерывная связь,
Перевирая, не зная — князь или в грязь?
Eсли не пан — вряд ли не пал, если пропал,
Вряд ли узнал этот город зеркал твой милый оскал.
Все начинается снова…
Все начинается с веры и ее большой буквы.
Алая буква закона слаще паренной клюквы.
Зрачок объектива видит тебя насквозь.
Только поэтому я сегодня твой гость.
Только поэтому я легонько сижу и пейзажу,
Только поэту прощаю его невольную лажу,
Несогласованность ликов, времен, падежей.
Я не люблю в рукавах ежовых подкованных вшей.
(Я не люблю в ручках дешевых карандашей).
Я почему-то уверен, что верен намеченный звон,
И в голове начинает трепать пласты патефон.
У меня затрещал телефон — лебединая трель!
Только поэтому я пересел на мель.
Когда тебя осенит осень и взгреет зима?
Когда же и ты наконец зайдешь и сойдешь с чужого ума?
Когда по праву поймаешь пастуха и его кобылиц?
Тогда и только тогда я закончусь
И перед тобою выпаду ниц,
Чтобы
В душе стихийно сложилось доброе слово…