Чудесный Дзен!

Твои сказки безынтересны новому поколению, — заявила мне Каркуша. – О чем они вообще? – посоветовала мне Каркуша, выщипывая перья гусинские из подушки.
Я промолчал и сделал ей контркультурное сальто, ни разу не поперхнувшись.
— Свадебный кортеж, погляди! – обратился я.

— Твои сказки вне расписания, они ходят, а не летают! – подпрыгнула Каркуша и показала всем высокую технологию полета.
Я промолчал и перестал подавать признаки жизни посторонним зрителям.
— Дай жару, водитель! – крикнул я, ничуть не таясь.

— Твои сказки развивают асфиксию, псевдомимикрию и гностику! – перекрикнула меня Каркуша сверху и свесилась наконец-то сырной палочкой с дерева вниз.
Я поставил градусник, поднял пушинку и перекрыл шкатулку новым шифером наугад…

Жениться не желаете? – произнес тонкий голосок и сделал па двумя ногами одновременно.
Штирлиц глянул вниз. Прямо возле кувшина с водой стоял человек филигранного роста в 33 английских сантиментра и выжидающе смотрел Штирлицу прямо в глаза.
«Какой странный вопрос», — подумал Штирлиц.

Штирлиц промолчал.
Штирлиц задумался.
Штирлиц пошарил рукой под одеялом.
Штирлиц постучал каблуком три раза, как было условлено.
Штирлиц выжидал с надеждой на лучшее.
Штирлиц выпил айвовый сок и медленно сошел с ума.
Штирлиц подумал о вечном.
Штирлиц вспомнил партийного товарища Хермана.
Штирлиц дождался ответа.

Из подпола вылез Борман с визиткой в руке и бутоньеркой сами знаете где.
— Вы звали меня, Штирлиц? – спросил Борман, поправляя бутоньерку.
— Да, мне требуется дело №137.
— Зачем вам дело номер сто тридцать семь? – отчетливо проговорил Борман, моментально насторожившись, и все посетители пивной тут же обернулись на Бормана.
Через минуту все посетители отвернулись, тогда Штирлиц ответил:
— Дело №137 требуется мне по особому поводу.
— По какому же поводу вам требуется дело номер сто тридцать семь? – все так же отчетливо повторил Борман, чтобы снова к нему все повернулись.
Все повернулись к Борману. Штирлиц ответил через две минуты:
— По поводу сватовства.
— Ах, так бы и сказали, — вздохнул Борман облегченно и полез в карман за делом №137. – Вот, пожалуйста. В двух экземплярах.
…

О чем рассказывает эта поучительная история, спросите вы? Я вам отвечу. О том, как важно делать паузы в словах. Ведь Штирлиц, Борман… главное – пауза! Вот в чем дело.

…
— как ваше настроение сию минуту, дмитрий?
— печальное, печальное настроение. вечер, головная боль, пора уезжать, и выпить все, что есть, не удалось…
— куда вы собираетесь уезжать, если не секрет?
— no, yes, no, yes, i don't know. думаю, что скоро я снова приеду обратно. потому что стрелка даже в электронных часах движется по кругу…
— семь футов под килем, дорогой друг, и ромовую бабу.
— к чаю!

Твои сказки глумливы и бесчеловечны, — заявил мне Степашка. – Ты над кем издеваешься, над Филей, над Хрюшей, над Ангелиной Вовк? — заявил мне Степашка, разбивая граненый стакан об колено.
Я промолчал и прыснул ему «Красным октябрем» под мышку.
— Давай зажарим фанданго, — предложил я.

— Твои сказки глупы и разлагающе немолодежны! – воскликнул Степашка, и дал нюхнуть мне табаку с плантаций Северной Каролины.
Я промолчал, понадеявшись, что чихнет кто-нибудь другой, и сделал один пас рукой влево.
— Смотри, земля цвета индиго, — заметил я под ногами.

— Твои сказки отвратительны! – до безобразия просто воскрикнул Степашка, не найдя лучших слов и все еще надеясь на иностранный табак.
Я достал дело и внимательно стал разглядывать его номер…

— Реминисценции! — сказала шкатулка загробным голосом. — Реминисценции.

Твои сказки никуда не годятся, сказала мне Ангелина Вовк, и посмотрела прямо в лицо.
Я промолчал и натянул на голову капюшон.
— С неба идет дождь, — заметил я.

— Твои сказки никуда негодны, несмешны и ненужны! – воскликнула Ангелина Вовк, и заглянула мне под капюшон.
Я промолчал, понадеявшись, что под капюшоном меня не заметить, и сделал один пас рукой вправо.
— Давай вызовем бога солнца, — тихо произнес я.

— Твои сказки занудны, лживы и беспорядочны в связях! – закричала Ангелина Вовк, склоняя мои сказки во всех падежах и все еще надеясь на чудо.
Я достал третьего розового поросенка из внутреннего кармана пальто и весело захрустел прожаренной корочкой на зубах…

Однажды женщину вынесли за скобки. Она долго думала над тем, что же ей теперь делать, куда же ей теперь пойти, зачем же все это происходит, кому это все выгодно, и кто вообще посмел посягнуть, и кому она теперь такая нужна, и кому она теперь такая не нужна, и на что же вы меня бросили, и как же я теперь жить буду, а и по что мне судьбинушка такая горькая, ой и горемычная я, бедная, никчемная, и кола-то у меня нету, и двора-то у меня нету, и ровера-то у меня нету, и мопеда-то у меня нету, и на рыбалку мне теперь не пойти, причитала женщина, и в чем-то даже была права.

Хотя, конечно же, и кол у нее был, и двор у нее никто не отбирал, и велосипед в сарае пылился который год несмазан, и раковину ей недавно починили, и сушки в мешочке были упруги и круглы, и корова молоко давала, а на рыбалку она вообще ни разу в жизни не ходила – больно надо!

Но все-таки очень обидно, когда тебя выносят за скобки и даже не спрашивают об этом. И даже выйти не дают. И даже не советуются. И не просят. И не требуют. И не обещают. И не ожидают. И не расплачиваются. И не торгуются. И не празднуют. И не жалуются. И не думают. И не лапают. И не лают. И не женятся. И выпить не дают.

— Кто такой Чапаев?
— Предводитель негров.
— Почему?
— Он же всегда сражается с белыми…