награды нашли героя
Рубрика: Проза
Современная проза собственного сочинения
Круа-сан (мальчик-звезда)
— Круассан, круассан, кого хочешь, выбирай! — кричали дети, гладя Володю по шерстке. Володя нехотя отбрыкивался розовыми копытцами и пытался бодаться. Рожки у него, естественно, были маа-а-хонькие-маленькие, потому что и сам он был еще невелик и исхудал — зимой в тайге одной Аленушкой сыт не будешь.
Это потом, позже, через несколько поколений он подрос, заматерел, взял себе бсевдодним Босха и Дали, отрастил баки, сбрил бороду и вознесся в люди-звезды. Но ведь не у всех выживших будет измененная структура ДНК, дети. Мой вам совет — все же постарайтесь не пить из лужицы…
одно ухо за два гога
— Винсент! Но ты ведь не будешь отрицать, что итальянское возрождение было неописуемо бурным!
— Помпея, по-моему, великолепный город, и Сальвадор…
— О нет, Сальвадор оккупировали повстанцы, они повстали, невероятно бурно оккупировав Сальвадор. Винсет, душка, ну не отрицай, что это сальвадорское повстание есть необычайно бурно?
— В дали я вижу в дымке мрачный город, это невероятно, но факт. Впрочем, возрождения везде проходят по-горноречному, быстрым спуском, на рассыпающихся плотах и дырявых резиновых лодках, с миллиардами неумелых пловцов, для утопления которых люди, стоя на берегу с двустволками в руках, выдумывают новые и новейшие способы и метОды. «Такова природа, мой хер», — говорят в таких случаях французы до сих пор, и частенько оказываются правы.
— О нет, Винсент, Франция — это мечта всех будущих мам, невероятное будущее представляют все эти мамы в эйфелевом Париже. Винсент, милый, ты же не скажешь, что эти мамы, отойдя от утех, будут необычайно бурны в своих вкусах и уподоблениях?
— О да, повстанье сальвадорской матросни нас приведет к крушению надежд, и все, что произнес пророк в лаптях и с лентой пулеметной в голове, и все, что вывез с поля боя командир в полозьях из лозы, в грязи по локоть — все это не применет воздать свои долги, как заводной икар, и в краску вгонит в будущем потомков…
«Бедняга Ван Гог, ему никогда уже не возродиться от кисточки и мольберта в ночь перед рождеством на хуторе близ Диканьки», — подумала Мерилин, с тоской глядя на забинтованное ухо. Вставив глаз, она наощупь начала выбираться из сумрачной комнаты.
два билета на ночной сеанс (неизвестные факты из жизни высоких поэтов)
Маяковский нервничал: вчера был день рождения Пушкина, и в кулачном бою по этому поводу слег не меньше, чем на неделю, его личный телохранитель и двойник по совместительству Владислав Мойковский. «Чертов хрен!» — ругался скзвозь зубы Маяковский на Мойковского, — «дернуло его этих местных купцов колошматить, кой леший в эту мутную воду городских трущоб было всеми ногами лезть, кой ляд на! Ох уже это мне увлечение русской литературой!»
Мимо проплывали римские бабы в тогах и туниках, самоходом шли, курили самокруточки и пели что-то вроде: «Запевай, моя родная! Ой, мне не запевается! Нае[пи-и-п]сь я с платформы, рот не разевается! Над селом х[пи-и-п]ня летала серебристого металла! Много стало в наши дни неопознаной х[пи-и-п]ни! Со-о-седний колхоз ой просит навоз! А хер, не дадим! Са-а-ми съедим!» и так далее.
Такие элементы народного творчества Мойковский обычно записывал в книжечку для дальнейшей обработки. Но теперь Мойковского под рукой не было, и налаживать общественные отношения с пользователями Маяковскому пришлось самому. Скрипя зубами, он достал первую попавшуюся визитную карточку и сотворил акт записи пропетых вслух раритетов.
…
Как оказалось, расписание поездов отменили вовсе — за ненадобностью. Но об этом Маяковский узнал уже только к вечеру, когда пришел на вокзал, чтобы забрать аспирин и прочие несуществующие антибиотики для своего любимого Мойковского. Последний держался до сих пор на зубровке, на честном слове и на одном крыле, и знать не догадывался, что визитная карточка, выданная ему человеком по имени Воланд в качестве билета на ночной сеанс, уже непоправимо испорчена закорючками.
Закорючки вряд ли поддались бы расшифровке, если бы я не умел читать по губам.
кухарка и матрос (под управлением государства)
— Ну что, Федор, детей спать уложил? — Ой, дорогая, достала. А что ж еще оставалось?
— Ну мало ли, может вы опять на свой Зимний штурмить собрались, вас этот лысый в кепке куда хошь заведет.
— А ты вот этого но-но-но! Ты, это, давай тут товарища Владимира не трожь! Я тебе тут за товарища Владимира сейчас, понимаешь, залп Авроры из берданки по патлам устрою, понимаешь!
— Ну ну, взъерепенился. Смотри, а то сейчас птичка выпорхнет, не поймаешь, луноход ты мой недоенный с ленточками. Ужинал?
— Да ужинал уж, привязалась… Читать далее кухарка и матрос (под управлением государства)
первая молочная капля
Свита смеялась.
— Рейган? — презрительно произнес по слогам Леонид Ильич. — Кто такой этот щелкопер, этот мальчишка, этот больной ненаш человек? Видал я его в гробу в белых тапках, га-га-га-га…
Звезды героев блестели на крышах Кремля.
Мороженое шоколадилось глазурью на палочке.
— Вот мои реальные достижения, — перстом указующим Леонид Ильич тыкнул в грудь молодящейся особы сорока восьми лет, в штатском. — И вот, — второй рукой погладил он же медаль за город Кенигсберг на своей груди.
Первая молочная капля упала на брюки…
таинство рождения рыбы
Рыба расправила позвонки, встряхнула плавниками и бросила якорь в ожидании хвостовой части.
В желудке Ивана Никифоровича никого из живых существ пока более не наблюдалось. На дне лежали пару картошин, пережеванных донельзя, и пытались собраться в единое целое. Крошки хлеба кружили хоровод под слабыми ударами плавников и вторично служили пищей. Вода в целом была мутноватая, плавали какие-то стручки то ли фасоли, то ли других бобовых культур. Неожиданно загорелся свет и забурлили пузыри вверх: провели воздух.
…
Иван Никифорович сидел за столом и рассказывал анекдот. Гости улыбались и кивали головами в согласии после каждого слова Ивана Никифоровича. Однако слова его не долетали до их ушей, испаряясь в подпространстве графинов и блюдцев. Никому не было дела до анекдота и баритона Ивана Никифоровича. Все искоса и с нетерпением смотрели на его аквариум в животе, на поднимающиеся вверх пузырьки, на неполноценную (пока) дремлющую рыбу в хороводе хлебных крошек, и ждали, — когда же, ну когда же Иван Никифорович доест наконец этот маленький (на первый взгляд) рыбий хвост, и когда же, ну когда же наконец рыба эта проснется и затрепещет всеми своими обглоданными косточками…
spazieren
По краю земли шел поезд. Люди в вагонах смотрели внутрь себя.
— Прекрасные пейзажи проплывают за окном в утренней дымке, — говорили они.
Здесь всегда было утро.
— Was willst du? — спрашивали они друг друга. — Что надо? — интересовались на разных языках.
— До новых встреч, — провожали они взглядами проплывающие в утренней дымке пейзажи.
Голос сверху равнялся голосу снизу, голос квакши приравнивался к голосу тигра, голоса предков таяли в гудке паровоза.
Утро. Взрыв на макаронной фабрике. Ленты новостей.
Многие случайно оказываются на краю земли.
новейшая история, <a href="http://www.livejournal.com/users/aiuto/">An'a CosmoZoo</a>
В полдень на горизонте показалась бабка, она была ярой фанаткой Мэрлина Мэнсона.
Это нечеловеческое создание гордилось своими протезами и считало, что коричневый – это черный 90-х.
Сегодня ей в голову пришла идея вырастить большое дерево, которое должно украсить уголок Мэнсона.
И сей час бабка шла с целым ведром спелых лимонов (о том, где она их взяла история умалчивает).
К вечеру бездонная бабка поглотила все лимоны, а косточку посадила в ведро, полила, еще и покакала сверху (чтоб быстрее росло чудо дерево).
Ждать пришлось недолго, на следующее утро в ведре появилось что-то маленькое, смердючее, коричневое и очень быстро растущее.
Оказалось, что бабка посадила лимонно-покакайловое дерево, это которое растет лимоном вниз, а какашками вверх.
Ой, а завоняла все так, что у Мэрлина Мэнсона открылся третий глаз и он подался в волонтеры.
А бабка хотела глотнуть свежего воздуха, высунулась в окно и упала.
С тех пор ее никто не видел.
P.S.-мы: Возможно, и звали ее Розой Люксембург, но почему-то мне с недавних пор везде Катаев со своей женой мерещится, тьфу-тьфу-тьфу…)
самозванцы у власти (теория мироздания опушкина)
Иосиф Бродский вышел на перекресток.
— Едут машины, — отметил про себя Бродский.
Машины ехали по краю и уводили в лес.
— Машины уводят в лес, — отметил про себя Бродский.
И шишки ощущали большими камнями свой вес.
— Шишки, — отметил про себя Бродский.
Ведь так легко им, когда в Париже месяц май, а для пингвинов убийственное лето так необычно, так непривычно, как навсегда.
— Шишечки, — отметил про себя Бродский.
…
Гоголь потрогал с опаской свой нос и покосился на портрет черепахи в дубовой раме.
Дубовая рама медленно прорастала зеленым побегом.
Черепаха медленно думала о своем.
Покосился медленно становился.
Нос медленно шмыгал красные тельца внутрь, мертвые лейкоциты наружу.
Опаска медленно шелестела крыльями глянцевых страниц на ветру.
Потрогал медленно догорал.
Гоголь сделал моголь, и медленно-медленно вышел из себя.
…
Человек с гитарой под мышкой сидел на одной ноге на белой полосе, улыбаясь.
— Уа, ау! — это было в начале июня, когда он так сидел и кричал. В пустой избе иконы, руда замерла на устах чернявой соседки, рушники по углам свешивались вниз устало, время таяло в кастрюле с бульоном, бедная Лиза спала, свернувшись калачиком.
«Цыган-конокрад», — решил оперуполномоченный Серджио Орджоникидзе, и сделал предупредительный выстрел ввысь.
…
Сутулый Пушкин смотрел на всех с неба, клевал кедровые орешки и ковырялся в груди, пытаясь достать девять граммов сердца на память. На коленях у Пушкина лежала плетка-семихвостка, табун каурых с удовольствием пожевывал клочья сизых облаков поодаль, но рукой подать.