Современная проза собственного сочинения
«Черт бы его побрал — был, кажется, в Люцерне, в Базеле, в Келе, в Мангейме, в Майнце, — постепенно потерял зонтик, шинель, шкатулку, палку, лорнетку, шляпу, подушку, ножик, бумажник, три полотенца, два футляра и две рубашки и теперь скачу в Лейпциг, с чемоданом, пачпортом в кармане и хуем в штанах, и только! И смех и горе!»
(спасибо current music)
По дороге в Ксенофонтово изможденного вида девушка стояла, опираясь на меч. Название местечка ничего ей не говорило — по запыленному доспеху было видно, сколь много верст она прошагала отсель до сель.
Проходящие мимо крестьяне с опаской оглядывались на холодное оружие в руках короткостриженной женщины, головой непокрытой, и мимо проходили. До иерарха местных писцов протоиерея Плутарха Аристарховича первые проходимцы слухи донесли примерно через час после описываемого события. А произошло вот что.
Старожил Ксенофонтово Иван подошел к женщине и подал скринку молока. Встряхнула тогда женщина плечами, взмахнула тогда женщина мечом, и только птички посыпались с придорожных кустов. Но Ивану не сделала она ничего — уважала московитых и опрятных, коль уж приказала судьба тут свой конец найти.
Говорят, после этого случая и пошла в народ афоризма «А птички ваши сгорят в архивах, как жаннадарк за ересь!», и родил ее никто иной, как сам батюшка наш Николай Ильич.
Однажды родился Винсент Ван Гог, но через 6 месяцев он умер, потом снова родился Винсент Ван Гог, и опять умер, потом снова… и так продолжалась до тех пор, пока не родился Винсент Ван Гог, и он умер уже через 37 лет… потом родился Винсент Ван Гог, но через 37 лет он умер… так продолжается и до сих пор, просто никто этого не замечает.
от <lj user=»ecstasy_fun»>
Мона Лиза нехотя посмотрела на Столыпина. «Его место занято конъюнктурными идеологами от партии черных эсеров», — подумала Мона Лиза, прикрывая глаза. Ее томил этот рассеянный свет, сберегающий ее картинную плоть, этот электорат, вопиюще нагло вперивавший свои взоры во многие места ее многие лета, интернационально раздевавший бесстыжими очами покровы…
«Вагоны!» — осенило Столыпина. — «Вот чем можно сделать государственный переворот!»
В тот же момент поспешно Столыпин покинул зал заседаний Лувра, сославшись на неотложные дела в Сенате. Пушкин, переодетый женщиной, наблюдал за Столыпиным в подзорную трубу из кареты напротив. Час «Ч» должен был наступить очень не скоро.
Великий китайский философ Дао дзе Мун говорил (в свое время): «Глупо бросать на ветер то, что можно не бросать».
— Ах, какая мудрость веков, — восхищались придворные, — ах, какой прозорливый старец этот дзе!
Это сейчас, когда открыты многие границы, когда таможня дает добро, может показаться странным такое восхищенное отношение к разглагольствованиям и деепричастным оборотам. Но когда-то великая стена надежно защищала народ от вторжения любых ветров, несущих непотребные запахи.
У Китая позади длинная история…
В пустыне играли тушканчики на скрипках.
Главнокомандующий первой арктической армией маршал Жуков (кстати, ставший в наше время притчей во языцех наподобие гефсиманского ада или лучезарного бульона шмагги) созерцал карту диспозиции союзных войск. Как и предполагали в Ставке, помощи ждать не приходилось.
Зулусы потрясали копьями и матерились на восходящую луну.
Я один у них на всем белом свете, — с нежностью прошептал Кутузов, полагая что его никто не слышит…
— Вы хотите отделения нашего комиссариата от центрального управления, разбойники?! — кричал в трубку еще молодой человек по имени Броненосец Потемкин.
Трубка дымилась, и от этого дыма многие уже с округленными глазами легковесными телами лежали на приступе во дворец. Портик шатался под напором северного ветра, пьяная матросня похрапывала на ивовых ветках, вилы пели свои колыбельные песни гарнизонным офицерам.
«Зенит Европы», — подумал главный тренер сборной по хоккею примерно в это же время.
Примерно в это же время памятник Пушкину стыдливо поднес к глазам монокль.
— Хватит дурачиться, — крикнул прямо в ухо прокурору подсудимый Джугашвили. — Где ты был в тридцать девятом, а?
Многие подобрали пятикопеечные монетки с пола, поджали коленки к рукам и сделали вид. Именно тогда я понял одну ни чем не примечательную вещь: сильный вокал иногда помогает в неожиданных местах. Но рассчитывать на него не стоит.
из воспоминаний Димы iDR
Минск встретил нас радушно. Цвели каштаны и тюльпаны на балконах, столичные жители прятались по домам, не взирая на погоду (боялись показываться друг другу на глаза), усатых предводителей становилось все меньше с каждым днем…
Китайский молодой gasoline man Чин Гуй обрадовался, когда узнал о небольшой китайской прослойке в минском институте культуры. Соседи-корейцы поймали дворнягу, вьетнамцы пожарили селедки — и веселье началось!
Вечером, сидя в беседке, не смотря на звезды, я мучился над картой мира. Понемногу начал складываться план…
Китайский город поразил иероглифами со всех сторон. Не было понятно ничего — в буквальном смысле. Провожая меня на вокзале (а надо сказать, первоначально я планировал путешествовать с автобусным гидом по заложенному в программу маршруту), Андрей предупреждал меня: «Подожди, отпразднуем новый год, а завтра поедешь — все веселее
будет».
Но где там — меня влекла моя мечта, влекли мои плодовитые желтолицые путеводители, «ням-ням» спросил я у первого встречного китайца, знаками показывая ему, как хорошо я научился есть руками и палочками. «Ням-ням?» — с надеждой переспросил я.