— Да,а вот я недавно замеряла морги, точнее, время между ними. И вы знаете, что оказалось? Оказалось, что я делаю их восемнадцать раз — удивительно, правда?! — а она все это время на меня смотрит. Смотрит и смотрит, и смотрит. Фиксирует взгляд так. Интересно, когда ей будет год, она так же не будет моргать?
— Хм…
Звон стоит – голова болит.
На пути переход лежит,
Подлежит перейти на вы,
Если всадник без головы,
Если садят сирень в саду,
Не гореть вам огнем в аду –
Вы пылайте по чем не зря,
Если подняли якоря,
Выплывайте на волю волн,
Если поняли их закон,
Парусины хватайте клок,
Шейте, шейте главе полог,
И на локоть падите вдрызг
Опьянев от соленых брызг,
И пройдите по мостовой –
По прямой и по кольцевой,
И постойте у фонаря,
Вынув солнце из янтаря,
И постойте у пропасти…
Главное – не останавливайтесь на полпути.
|
Интро грянуло на кухне Загремели блюдца оземь Маха-мантру прочитали Рвали ночь, подушки, книги Из-под теплого пельменя |
И ноздрей протухшей басни Кажет глазу плод работы Провалившегося солнца Что как кубик волосато |
Мыто, чищено, отжато И положено под кошку Бледно-красного завета Передуманного напрочь И не спеть нам гимнов многих |
Свершилось страшное.
Турка — покинула — нас…
Не подумайте чего-либо совсем уж страшного — и дно не прогорело, и ручка не отломалась, и электричество с газом есть, и даже масло в лампе не прогоркло… Нет, она просто ушла. Ушла в неизвестное, выбрала новую тропу кипячений, изменила старым подругам-ложечкам, неизменно засыпавшим в нее только сыпучие продукты. На прощание привела с собой нежно-шоколадный непростительно-сладкий мгновенно-тающий кремно-помадковый перезент жителям султаната… Но что может заменить собой ее жестяные, чудо-мастером с любовью выпестованные в бурях и невзгодах нашего мутного времени, бока, ее милейшее во всех смыслах тефлоновое покрытие, ее многофункцинальность и неподверженность коррозии, ее удобоваримые всплески… Никакая другая Турка уже не сможет пенить воду так, как это делала она. Вкус вареной сгущенки никогда не будет таким же сгущенным, запах свежесваренного ею сахара никогда не повторит аналогичное изделие нашего гиблого общества.
И некому теперь будет варить чай и заваривать кофе, некому теперь будет дергать своим ласковым, но в то же время пронзительным свистом окружающих рекламодателей, делившихся съестными припасами. Никто теперь не будет глядеть в вашу сторону взглядом, полным неизведанной печали и надежды на полную ложечку. Никто не скажет доброго слова султану, не нальет ему за здравие… Разве что Безымянная героиня, но ведь на то она и героиня, чтобы совершать героические поступки, и счеты с ней поэтому сводить по-другому…
Но не плачь, Хрушка!
Не плачь, Долблятор!
Все будет хорошо у нас в султанате!
Султан вас не бросит!
Султан вас не даст в обиду!
Мы будем верить — Турка вернется!
Будем жить надеждой — Турка не за горами!
Турка всегда рядом!
Турка навсегда, наforever с нами!
Гуд-бай, Турка…
Жюль Ренар
Перевод Е. Лопыревой
Ручной ввод текста А. Бахарев
Из книги «Французская новелла XIX века» т. 2
Государственное издательство художественной литературы
«Москва-Ленинград» 1959
Посвящается Луи Борди де Сонье
— Однако, — сказал г-н Сюд, — почему же ты не стрелял?
— Я забыл, — простодушно ответил самому себе г-н Сюд.
Он не стал больше бранить себя и лишь проводил взглядом куропаток,
которые устроились подальше, на засеянном поле.
— Отлично! — сказал г-н Сюд. — Теперь и попались!
И направил свой указательный палец точно на это место. Он шел, одной
рукой держа ружье за середину ствола, расставив локти, высоко поднимая свои
короткие ножки и изо всех сил стараясь удерживать позади себя Пирама,
старую, взятую напрокат собаку умеренной резвости.
Добравшись до поля, г-н Сюд нагнулся, сорвал какую-то травку и
некоторое время пребывал в задумчивости. Что это — люцерна? Или клевер? Он
был закоренелым парижанином и еще не научился различать их. Разгибая спину,
он услышал, как куропатки «затрепыхали крыльями и снялись». Г-н Сюд вычитал
в одной охотничьей книжке и заучил эти странно звучащие слова нарочно для
того, чтобы походя вставлять их в разговор.
— Чертовки провели меня! Я опять забыл выстрелить, — сказал он. Читать далее Как господин Сюд застрелил дуб
Лучше уж быть один раз долблятором, чем каждый раз то дублятором, то дубликом, а то еще и вибратором по пьяни назовете…
(с) Долблятор
Предлагаю в дальнейшем текст от имени Долблятора сопровождать звуками «долб-долб», текст от имени Султана — звуками «султ-султ», текст от имени Турки — «турк-турк».
(с) Хрушка
Б.Г., Хр., Долбл. и Т.
Эпизод 3
— Да, кстати, о трубочках. Со мной в детстве был случай…хрухру…
— Да-да-да, и со мной в детстве был случай…
— В Венгрии…
— Точно! В Австрии!
— Сейчас расскажу…
— Я тоже. Расскажу потом.
— Мне было три года. Я пила коку. В ней была трубочка. Кока была в бутылке. Я выпила полбутылки. Еще оставалось ровно полбутылки. Я не могла пить раньше много. Пила мало. Поэтому пила медленно. И вот, когда коки осталось полбутылки, я решила пустить пузыри. Прямо туда, в бутылку. Я пустила пузыри в бутылку. Пузырям в бутылке не понравилось. Пузыри из бутылки начали прыгать на меня. Я была маленькой, мне такое было знакомо. Маленькими мы тоже обливались – это был сакральный акт посвящения в дождь. Поэтому я не растерялась. Я пустила пузыри еще больше. От неожиданности они так подскочили, что в коке бутылки больше не осталось. То есть в бутылке коки, конечно. Было очень обидно, что целая полбутылки такого ценного в то время напитка растворилось на мне, а не внутри меня. Трубочку я сохранила.
— Мне было три года. Я пила коку. Она была в бутылке, в бутылке была трубочка, трубочка была во рту, в трубочке была кока. Коки оставалось еще много, когда я выпила полбутылки. И вот неожиданно трубочка выпрыгнула из моих губ и упала в бутылку. Мои губы не пролазили в бутылку, и я не знала, что делать дальше. Как же мне было дальше пить коку?! Внезапно стремительной походкой ко мне подошел экскурсовод в виде тети преклонных 35 лет и спросил: «Бедная девочка, ты трубочку уронила?» Я конечно же ответила утвердительно. «Ну, я тебе помогу», — сказала добрая тетя. Взяла мою бутылку, перевернула, вылила коку в мусорку, и трубочку достала. Вот тут-то я кааааааааа-ак ей и выскажу все… молча…. «И ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ С ЭТОЙ ТРУБОЧКОЙ ДЕЛАТЬ??!!!!!!»
…
Но, спрашивается, кому в детях легко было?
Вот и султан в это же время молча попивал ко…у, которую втихаря ему принесла милая Тууууурочка….:)
«Навееееерно, когда я стану хрюшкой, когда я стану кружкой, лала, ла, ла…» — напевала Калинина про себя. Тихонько. Чтоб никто не понял.
— Ты идешь уже?
— Что? Меня? – испуганно подняла глаза Калинина.
— Да, ты идешь уже?
— Да, я уже иду.
— Тогда я тоже иду. Правда, я иду не в твою сторону, но может быть ты пойдешь со мной?
— Может быть, может быть… «Только когда я стану ложкой», — про себя Калинина всегда была против, ее мнение про себя всегда отличалось от мнения вслух.
— А хочешь, я подарю тебе ложку? Чистую ложку, чайную. На, бери. Не смотри, что она пластиковая, я же тебе ее дарю, бери. На. Ну что, возьмешь?
— Ага, давай. «А нафига мне ложка? Вечно они со своими ложками…»
Хрушка сидела на кухне (как обычно) и ждала Калинина. Или Калинину – Хрушка так и не поняла, будет это он или она. Или вовсе оно. Впрочем, это не играло большой роли. Хрушка решила перепозиционировать свою личность и отказаться от принятой однажды социальной роли. И прихода Калининой она ждала как некоего катализатора, чтобы встать и громогласно, во всеуслышание, во весь свой музыкальный пятиоктавный голос заявить: Я – БОЛЬШЕ – НЕ – ХРУШКА! Придумайте мне новое имя… хру…хру…
Калининой все не было.
Султан торжествовал.