Атрибуты семейной власти тяготили полководца.
Проснувшись с больной головой в полдень, Иван Никифорович посмотрел на замызганные стены пансионата, поводил головой по сторонам света и снова впал в спячку. Но продолжалось это недолго.
— Опять надрался! — раздался осуждающий необычайной глубины женский голос. — Уж я же тебя просила-просила, годовала-пеленала, мирская ты тварь неблагодарная доенная, все мучаешь меня, молодицу незамужнюю…!
Глаза полководца открылись и недоумевающе уставились на чубатые усы женщины.
— Тссс, Георгий Константиныч! Это я, ваш ординарец, Петров-Водкин, не узнали? Вам донесение из штаба, чрезвычайная ситуация, ждут вашего командного голоса на командном посту, велели передать…
Жена настоящего Ивана Никифоровича в соседней комнате сделала вид, что ничего не слышит, и со вздохом отвернулась лицом к стене. Настоящий Иван Никифорович курил кальян в подвале на топчане, правым мизинцем заигрывая с плененной турчанкой, на которую вчера в ресторане положил глаз маршал Жуков.