запрос на логин

одел наколенники, чтобы стоять на коленях
одел налокотники, чтобы ползти на локтях
одел значок, чтобы отличаться в толпе
одел шлем, чтобы молиться тебе
одел контактные линзы, чтобы обеспечить контакт
одел белые тапки — на всякий случай…

все, соединение разорвано!
you have a lowid

о том, как один местный крестьянин хотел спасти верблюда…

…и обмануть гы, но фатима его вовремя раскусила (как обычно)

о моя всемогущая гы!
дай мне щастья в борьбе за верблюда —
он идет в небесах по созвездьям,
и щекочут его за пятки мухи оттуда.

и махает он хоботом в разные стороны,
и чудится ему мираж с той стороны мира,
а в джипе сидит туарег и мается от безделья —
нечего туарегу делать в пустыне в 21 веке.

он ищет по жизни интересных людей, простых и приятных в общении,
играет в тетрис, готовит кускус, читает Мухаммеда ибн Джабир ал-Баттани в оригинале…
«сдаю позиции», — шепчет всемогущая гы. «почем берут их нынче в астрале?»
но верблюду не понять горностая, и смотрит он вдаль, извиняясь.

и как боднет его по прежней траектории,
и говорит: я буду ждать тчк приземляйся скорей.
а на планете уже вечная весна в календарях —
как говорится, верблюд большой, ему видней.

[эй, фатима, ну может ребеночка теперь сделаем небольшого?]

дромадер любит бербера, и наоборот

в пустыне, в Сахаре цветут апельсины,
с осины сползает жираф,
летают бананы в далекие страны,
жует дромадер-акробат,

свисают оливы, прозрачные сливы,
сандали, сунели, шмели,
гудят крокодилы в соседней канаве,
в кармане звенят короли,

зовут зазывалы: купите кораллы!
в кораллах вся роза ветров,
в кораллах алмазы, медузы, топазы,
шекспир и священный коров.

он спит и не видит как вы на орбите
берете опять высоту
в серебрянной маске со шпилем на каске,
в пески уходя на ветру.

купите кораллы, спасите планету! —
поет, надрываясь, джедай.
но песни не слышно, свисают из шиша
не уши, а край-каравай.

достали там-тамы тибетские ламы,
приехали в гости к себе,
а тут в трех кварталах такой сайонара,
сансара, имам и ребе!

в квартирах берберов светло и уютно,
течет ледяная вода,
стоят дромадеры в укрытьи за шторой —
пора, начинается хна.

сидят каскадеры верхом на собаках,
грустит кочевой туарег —
ушли континенты, года и сегменты
из этого мира в тот свет.

текут в него реки, впадают калеки
в священный синод и экстаз,
и в дальнем селеньи проснулась девчушка,
и чешет сиреневый глаз.

смотрите, смотрите! — вскричали ацтеки,
(им в кои-то веки шаббат),
и в дальнем селеньи, не выдержав пенья,
упал дромадер на шпагат.

сидит и мурлычет, сидит и щебечет,
вкушает халву и шербет,
дырдыш ему пофиг, а кто бы подумал —
ведь он не такой уж эстет,

ведь он не хотел оказаться в засаде,
в помаде и в сути вещей.
но двинули вдруг континенты по третьей,
и стала любовь всех главней.

портрет

небо рисует капли на твоей судьбе
а ты сидишь в клетке и жаришь яичницу
небо ложится каплями на твой холст
а ты закрываешь глаза и сходишь с ума

возьми зеленую краску, одень в полоску халат,
свет упадет на подпись и с крыш уйдут акварели
поставь печать на ружье, сними шляпу
в подвале стучат капли из труб, падая прямо в лицо

смешаны краски, танцуй наугад, восхищайся наощупь,
трогай глазами предметы в ее рукавах,
пока не уйдет ощущение праздника в гости внезапно
гитара в руках, на стене пикассо, поёт святозар

солнце встает
хотя бы дыши

клюковка любит тебя и передает привет из тайги — 2

взять бельевую прищепку, полтазика портвейна…
кто еще стучится в нашу вселенную?

100 грамм виски краски внесло в млечный путь
мамы-дельфины упрощают свои ультразвуки, замедляют темп, пока малыш не научится слышать

так и хочется сказать

я
тебя
люблю

клюковка тоже любит тебя и передает приветы тебе из тайги и тундры.
поцелуй ее от меня!

зубной эликсир капризничает, но нет никакого пафоса.
вот как тонко чувствует жизнь человек!

в десять часов сегодня уже стемнело.

еще один день

еще один день ничего не решает — ведь ты был уже битником,
ты был уже демоном, был уже гротом, данайцем и сволочью,
вот на пути твоем встал золотой карфаген и распался на катышки,
вот на груди твоей вырос шиповник и вышли из глаз полки,
вот чередою летят журавли и пищат крокодилы, прижатые дверью в астрал,
вот говорит заратустра: «кто, как не ты», и ты проплываешь еще три пятьсот в глазах ее на восток,
«дай мне побыть таким же, как я», — говоришь, и глотаешь слова, и ныряешь,
дышишь наощупь, бредешь по вагону вперед, но земля по-прежнему вертится — не устоять.

падаешь. пьешь ее звуки. дышишь теплом. качаешься по полу. спишь. запиваешь вином.
видишь во сне
всех, кто уснул и не спит, и не видит не зги, и влетает в окно,
как будто все ясно и так.
близкие так далеко, но с тобой им легко
и приятно. и вот
самолет
когтями скребет
землю,
чтобы земля застонала и отозвалась,
чтобы лететь и смотреть на нее свысока,
чтобы по-прежнему в море впадала река,
чтобы трава пробивала асфальт и бетонный колпак,
чтобы стянула с себя полотенце радуга и станцевала гопак,
чтобы мушка-дрозофила родилА богатыря,
и чтобы завтра снова проснулся я.

еще один день…

о том, как мир к василькову в гости пришел

и тут иван иваныч васильков почувствовал курс хвостатый кометы. на вкус она была синеглазой блондинкой в широкой юбке, и не смела глаза поднять от священного трепета перед ним в поле, когда гроза и гром гремит в небесах. но ритм ее выдавал совсем другую суть, и светился окненный шар, и голоса уносились в будущее в цифровых видах.

и когда комета падала, на ладошке появлялось маленькое облако, как будто в долине гейзеров выпадал снег и таял ровно пять секунд у нее на ресницах. в ногах была теплота, и несмотря на дождь за краем палатки, в ногах была теплота. в душе рождалось слово, и несмотря на пальцы под дождем на ногах, в душе была теплота. словно плеснул дядя семирукий в мир серебра, и трелью соловьиной пролилось оно под пол, и взошли цветы на стенах и пальмы.

— моя любимая, — подумал он. — я шел сквозь моря и океаны, и смотрел видео про черные дыры, и нарекал себя космонавт, и горбился под тяжестью ног своих, и плакал от ряби в глазах навзрыд. а она крутилась и вертится, до сих пор называет меня по имени-отчеству, намазывает на бутерброд и не знает, что я летаю вдоль. солнце было на пути моем, и я взял его, чтобы увидеть пальцы твои в волосах, и спел для него, и песня его была во мне.

— моя любимая, — подумал он. — я видел ястребов в вышине твоей, и летел за ними вслед, и стал как птица сам. я слышал жаворонка в поле твоем, и звал его на руку, и отпускал обратно, когда он домой прилетал. я трогал скелет в твоем шкафу за плечевой сустав, и прощал ему неведение, и так пока он в объятья ко мне не упал, и лишь тогда возвратил ему ребро наугад. Читать далее о том, как мир к василькову в гости пришел

і сыйду

…вось пакрыўджуся і ў спячку сыйду на паўгода!
не ўбачыш тады жар-птушак, што ляцяць з-пад сандаляў,
не ўбачыш ззяння паўночнага ў маіх вачах,
а будзеш сядзець у інтэрнэце і тарашчыцца ва фрэндстужку.

прыйдзеш зранку у сябе, выйдзеш на працу з водпуску,
сустрэнеш зялёных чалавечкаў на плошчы, паабедаеш псеўда-бульбаю,
пасмажышся на сонцы ў акулярах, маўляў, хачу быць місскай і ўсё тут.
а я ўжо сплю! і хто прыгатуе табе кактэйль молатава на вячэру?

[rus] Читать далее і сыйду

эволюция, мать

звездоскребы звезды скребут
а звезды поеживаются и все равно о своем
мол подавай им и все
а чего — и не спрашивай даже

а мусорки отдыхают — в них все уже набросали, что могли
ночь на дворе и лают собаки
собакам хорошо, но наверное грустно
впрочем, этого не видно в темноте

бла-бла-бла long established connection
i am dot com в зеленом астрале
потому что всякий раз подключаясь к сети
эволюционирую в тапочках

эволюция, мать.

мне бы с тобой как мне тебя
но в каждом из нас растет дерево
и когда оно становится елкой у зеркала
ужасно неудобно прилипать к нему по весне — смола только пахнет красиво

конечно, скипидар, все понимаю, фитонциды
а ведь когда-то носил тебя на руках
укачивал в ладошках корабликом, пускал по волнам простыни
лето уносит волшебные реки

вечность, детка.

в момент слияния галактик

в момент слияния галактик прошел по городу слушок,
что, мол, иван иваныч дудкин есть настоящий пастушок,
что, мол, пасет свое он стадо и никому оно не надо,
но скоро вспыхнет бирюза — и неба нет, а есть коза.

она созвездия бодает, она по-птичьи говорит,
и на бубенчиках играет, и вся сияет как софит,
всё дыры черные глотает, а всё никак не подыхает,
ну в общем беглая коза и вся по-своему борза…

коза? и пусть! видали хуже. но тут депеша как клешня,
что так и так, мол, просто ужас, но дудкин вышел из себя.
и побежали телеграммы родных и близких известить,
и побежали донжуаны в последний раз стада любить,

бежит по городу георгий и георгины продает,
бежит по городу настасья и уплетает звездолет,
бежит по городу сантехник — его непросто обойти!
на голове его штахетник, на сапогах его блестит

как млечный путь, свиное сало. его здесь только не хватало!
кричали барышни «виват!» и на сапог ему плеват.

и все, казалось, враз исчезнет, или вот-вот и задымит,
и человек-сперматозоид вселенной не возобновит,
и старый хрыч полковник васин одел на глаз противогаз,
и даже аннушка в экстазе три литра масла разлила

взревел и стонет зебр широкий, встает огромная страна,
алмазный шлейф как призрак легкий упал на серые дома,
скупец достал ведро и звезды одной рукой в него гребет,
старик старухе ловит духов и прямо в ухо ей суёт,

принцесса, вышивку отбросив, заштопать черную дыру
хотела смело — укололась, и улетела в ту дыру.

но тут случилось, что не ждали — явился дудкин из небес!
и говорит: все трали-вали, я неожиданно воскрес.
берет себя за рукавицы, играет томный менуэт…

в момент рождения планеты я был в зеленое одет. Читать далее в момент слияния галактик