когда мне становится грустно, я напиваюсь. говорит иван петрович мне. так должно быть по сценарию. потом включаю грустную музыку, очень грустную, минор в квадрате, но обязательно жизнерадостным голосом — иначе не получается напиться. пою под нее. и если музыка грустная в квадрате, то ставлю ее на повтор, и она играет, играет, играет по кругу пока я пью, и пока я вхожу в состояние ступора, и пока я пью тоже. тогда мне легче как-то становится. это иван петрович мне говорит так. иногда мне кажется, что он умнеет на глазах. но потом становится очень грустно. и мне кажется, что придется с ним покончить что ли, как-то ручкой ему помахать с балкона вниз.
еще я боюсь ножей, — говорит иван петрович. с ножами все просто. папа меня в детстве чуть не зарезал, когда напился, поэтому мне всегда страшно, когда я режу колбасу там или сыр, или просто хлеб отрезаю с маслом, или мимо прохожу. а вдруг он вскочит на ножки и как бросится на меня! пятьдесят лет человеку уже, а он ножей боиться подумать только.
да-да, говорит нож, я могу, я резковат. и ножкой махает вилке на полке, мол, ну-ну-ну, вилка! я тебе покажу. а тут человек может пропадает без единой рыбы на небе, и вино все закончилось, и сыр, и оливки, и холодильник опустел аки опушка.
топоров я тоже боюсь, — говорит иван петрович, и хочет продолжить многозначительно, но тут уже я не выдерживаю и даю ему пинок под зад, и яблоко закусить. он обиженно замолкает и достает таблетку из кармана дрожащими руками. это активированный уголь. лучшая таблетка для активированного времяпрепровождения. иван петровичу от нее хорошо.
иван петровичу хорошо, а вам там как? ничего не болит?
