Рубрика: Исторические хроники

Эх, окинул я взглядом все, что тут навспоминал для вас, и поразился от себя услышанному. И вот чему поразился именно: роль женщины в моих воспоминаниях оказалась сведена к минимуму, ну, там картошки начистить да детям морковки настругать. Одна только Валя Терешкова в космос на моей памяти улетела. А это не так. Женщины в жизни меня как мужчины занимали порою небезынтересное идейное место по таким же соображениям. Восполнить сей пробел я решил незамедлительно, и впредь больше внимания сей актуальной теме выделять-выделять, что и делаю также незамедлительно.
А вспомнил я вот о чем…

— Ах, Анюта, — сидя на обрыве, ножками болтая, говорил я своей возлюбленной на тот момент Анюте, — ты моя любовь!
Анюта вздыхала томно и смущенно прикрывала лицо чернобуркой. Это было чудесное мгновение, и я напевал про себя восхитительно «мы будем жить с тобой в маленькой хижине на берегу», но именно на этом слове после четвертого или пятого напевания раздался дикий стон снизу на неприличную букву. Мы естественно обратили внимание свое вниз и увидели голого человека на камнях, лежавшего в лужах и стонах. На груди человека сверкала видная издалека синяя согласная «Ч».

Анюта, достав из не будем говорить откуда аптечку, помогла бойцу Красной армии выжить. Почему бойцу Красной Армии, спросите вы? Потому что в то время все были в Красной Армии, а если не были в Красной Армии, то были в Белой. Вполне логично было предположить, что это боец армии Красной.

Боец Красной Армии выжил. Как оказалось, беляки гнали его стадом до самого обрыва, но сбросив папаху, он нырнул под флажки и прыгнул в воду. Буква «Ч», рельефно выбитая на груди и спине еще 13 лет назад в ссылке, сверкала на солнце, выдавая его врагам. И все-таки сумела выдать. Таким образом, надпись со стороны спины была выжжена струей белого напалма, и идентифицировать себя Василий Иванович мог теперь только по груди.

— Но мы, Васюки, живучие! — с гордостью говорил мне Вася, демонстрируя вставную челюсть, правую культю и шрамы на ребрах. — Еще не такие речки вброд переходили, еще не такие Альпы суровые в детстве брали!

Но, если честно сказать, так он свои силы после одностороннего выжига и не восстановил, часть «Ч» свою спинную потеряв. Ну да бог с ним, главное, что жил до старости счастливо, умер в один день и какие анекдоты к праздничным датам сочинял! Хотя это уже совсем другая история…

— Ломы, принимаю ломы, жалезныя ломы, ломы, принимаю ломы! — кричала ломовая лошадь, делая стойку.
— Кирпичи, ломаю кирпичи, костяныя кирпичи, кирпичи, ломаю кирпичи! — кричал извозчик, разбирая ворохи канцелярских скрепок.
— Лопухи, ращу лопухи, земляныя лопухи, лопухи, ращу лопухи! — кричал белый колченогий кочан капусты, распинаясь и сбрызгивая апельсиновым соком молодую поросль.
— Дайте дорогу! — рычал пролетарий в белом халате, пробегая мимо рядом, гремя пробиркой и взглядом проводя опыты.

Не зря название этого города было скрыто под покровом официальных тайн семипечатных.
Ведь это он переплавил в себе все ведра стали, чресла вычурных кресел, несомненные несуразности и белые суеверия.
Не зря поросли белой гвардии стремились продавить комки в горле подальше при упоминании городского старожила всуе.
Ведь это он выдумал рецепт луковой водки.
Не зря замолвить у последнего о последнем словечко просили у старост.
Ведь это он вышел победителем в будущей гонке разнарядок и распоряжений…

Ведь это он был гениальным менеджером подполья.
Не зря его городские старожилы во всех официальных сводках величали не иначе как Павлуша свет Корчагин.

«Неужели весь мир помешался на любви?» — подумал шевалье д’Артаньян, взбираясь на одногорбого верблюда Каракалпакского зоопарка. Верблюд взбрыкнул задними лапами, дернул горбом и плюнул в кактус.

Раздался щелчок затвора, щелчок предохранителя, щелчок сухой еловой ветки под ногой, наконец щелкнула фотовспышка. Из-за кактуса появился мокрый человек в черном сомбреро и с ненавистью посмотрел вслед удаляющемуся верблюду. Это был Михаил Юрьевич Лермонтов, который в этом самом месте очень любил поохотиться на диких туристов. «Одногорбое чмо!» — пафосно воскликнул М.Ю., и спрятался за баобабом.

Именно этот случай впоследствии послужил прототипом при создании образа всем известного фотолюбителя Шарика из деревни Простоквашино. «Мясо лучше в магазине покупать, там костей больше», — неохотно сказал мне тогда Михаил Юрьевич, — «запишите, дорогой, это в свой черненький конспект в клеточку». Что я, собственно, уже сделал и без его просьбы.

Примерно через сто лет, когда жить стало совсем уж застойно, страничку под номером 23 из этого конспекта я продал Успенскому за 13 рублей.

Стиральная машина шумела не в себя.
Володя посмотрел на маму и повыше подтянул подгузник.
Мама ковырялась отверткой в сливном бачке, который тоже неожиданно потек.
По телевизору громко выступал Григорий Распутин, недавно сбривший бороду — от этого его лицо казалось неестественно старым и некрасивым.
— Володя, ключ на дважды два четыре, — сказала мама, и протянула руку в каких-то слюноподтеках.
Отключив сознание, мальчик поднял нужный ключ и смело сделал дело.
…

Так всем известный ныне ВВП учился удваиваться, троиться и материться.

Известный гомофоб и языковед Макс Зильбердейч отправился на гастроли по территории ближнего зарубежья со своей новой программой, посвящённой юбилею другого известного гомофба и языковеда Джона Айвенбагха.

Макс выступает с концертами в тюрьмах и детских домах, читая свои поразительно смешные рассказы о секреции желудочного сока в условиях невесомости. Каждому, кто при входе на концерт скажет слово «Мыло» выдаётся значок или плакат известного мастера слова.

Билеты:
Столик — 13 пуговок и 2 спичечки.
Танцпол — 6 пуговок и 5 спичечек.

Генеральный спонсор тура: Всесоюзное химическое общество имени Менделеева.

Скрестив ноги, на подстилке из верблюжьей шерсти, один на весь чум сидел человек. Человек был в тюрбане, за поясом у него сверкали кинжал и гаишная палочка, в глазах светилась усталость, на погоны совсем недавно упало две звезды — по светлой повести на каждый за один внеследственный эксперимент.

— Гарри, — хрипливо сказал человек, — я обточил последнюю фигуру, ладью королевы. Она всех увезет офицеров.
Полог приоткрылся, из-за него показалась голова юноши около семнадцати.
— Хорошо, папа, — на отчетливом тюркском произнес юноша. — Можно его оживлять?
— Оживляй.
Про себя папа вздохнул и подумал: «Наконец-то меня не будут доставать просьбами о новой партии».

— И еще я придумал ему имя. Звать его будут Карпов, — донесся внутрь голос снаружи. — Потому что похоже на Каспаров и правда.
Папа безропотно кивнул тюрбаном — люди все равно ничего не поймут. «Наконец-то я нашел своему сыну равноценного партнера. А как его будут звать, это неважно…» — успел подумать он.

Впрочем, все иногда ошибаются — история расставила собственные имена по местам.

P.S. Говорят, папа Гарри в тот же вечер улетел в закат и больше ни разу не вернулся. Только перья старожилы находили на обочинах сверкающие. Семипалатинские полигоны таят еще немало тайн новейших времен.

Из местного зоопарка сбежал неандерталец.
Степенной походкой белого человека уже через несколько минут после побега он шествовал по главной улице Доствилля.

— Ути-пути, Любочка, смотри, какая обезьянка, — показывала внучатой племяннице старуха костлявым пальцем на черного волосатого человека. — Подойдем поближе, посмотрим на его хвостик.

Неандерталевидный человек вздохнул, поднял булыжник и с силой запустил его старухе прямо в лоб. Девочка стояла в недоумении, потихоньку в глазах ее разгоралась искра восхищения. Неандерталец огляделся по сторонам и ушел налево.
С этих пор в местном зоопарке о нем никто ничего не слышал.
Через полгода дело о старухе закрыли за отсутствием улик.
…

Именно этого неандертальца назвал Колей Герасимовым в одном из своих произведений Ф.М.Достоевский. В более поздней версии романа он же в качестве аргумента вложил Коле в руки топор.

Папа успешил на работу, второпях забыв на столе мундштук.
Мама еще прошлым утром побежала к соседке делиться опытом и не вернулась до сих пор.
Мальчика оставили дома одного.
Ему стукнуло уже два раза по десять с половиной.

От нечего делать он взял в руки первую попавшуюся юлу и раскрутил ее до первой космической скорости.
Юла немного побуравила пол, наткнулась на железобетон, получила толчок и взвилась в окно небесною птицею.

Охрана Кремля в панике начала стрелять по жужжащему блюдцу, летящему в направлении заветного окошка.
Шум пальбы за окном привлек внимание человека, в такую рань все еще сидевшего за письменным столом и выводившего аккуратно на папирусе каббалистические символы.
Человек встал, выглянул в окно и быстро скрылся за титановой жалюзью.
Свет в окошке надолго погас.

Мальчика звали Валя, папу звали Вова, фамилия его дедушки, пока его не сослали без права и переписки, была Терешков…

Непогодилось.
В песочнице почти никого не было.
Яслевые ушли на тихий час, кто постарше — делал вид и тихонько играл в преферанс под одеялом, несколько соратников по группе, угробившие не один стакан молока с пенкой, решили заняться нострадамусничеством. Благо времени впереди хватало и жертвоприношений долго искать не пришлось.

— Ты, Сяма, будешь баюном, — произнес тихий незнакомый голос, — сбоку на бирке твое имя закорючками. Ты, Виталя, будешь кирасиром — вот перышко прицепилось, на тебя прицелилось. Ты, Агнеша, будешь машинисткой — ниточки все к тебе тянутся-потянутся! А ты, Корнюша, будешь пожарник, потому что они летают и любят горох кушать…

После голоса произошел чих, вспых, хряпсь, и все заснули.

Прошло много лет.
Николай Васильевич Корнейчуков так и не стал пожарным, Агния Львовна Барто так и не научилась вышивать крестиком, Виталий Валентинович Бианки так и не нашел пиратов в современном Карибском море… Один только Маршак Самуил Яковлевич стал писателем, как и предсказали трусы в горошек.