Рубрика: Проза

Жена у Мухина была странной женщиной. Звали ее Венера, соседи же, тихо посмеиваясь, называли ее между собой Венерой-из-раковины. Правда, посмеивались все же тихо, почти про себя. Отец Венеры, отставной генерал, бредивший Вертинским по утрам и неизменно вот уже в течение 7-10 лет выпивавший сто грамм коньяку вечером, назвал ее так в честь своих предков. Собственно говоря, он верил, что одна из его родительниц и была та самая Венера Брюллова. (Хотя, не уверен, что это был именно Брюллов: некоторые искусствоведы говорили об авторстве Рафаэля, некто Кузькин высказался в пользу Микеланджело, да и сам генерал, подвыпивши, иногда заявлял, что «может быть, и Леонардо руку приложил, вполне может быть!»). Впрочем, это долгая история, для соседей же гораздо актуальнее было то, что связи в штабе у генерала до сих пор были, и норов у генерала тоже до сих пор был…

— Глянь, красотища-то какая! – сказала Мухину Венера.
— Хм… А что изменилось-то? – недоверчиво огляделся Мухин.
— Как что? А лампочки повесили!

— У меня нет мужа, и никогда не было.

— А имя у тебя есть? – как-то грубо, даже невежливо спросил торговец пряниками.

— Да, меня зовут Марья Ивановна. У меня не было ни сестры, ни брата. Никогда не было Ингмара Бергмана и Марчелло Мастрояни. Высоцкого живым я так и не увидела. Что удивительно, мне часто снится Лев Толстой и Вильям Шекспир – они сидят рука об руку, рядом, за деревянным столом, в какой-то глуши российской или шотландской, ноги уперли сильно в землю, как будто вот-вот вспрыгнут, смотрят в разные стороны и икают. Я понимаю, что когда кто-то икает, значит, его вспоминают, но я не желаю им такой судьбы, и они как будто тоже начинают это понимать – перестают икать и поворачиваются спиной к друг другу. И там, куда смотрит первый, заходит солнце, и там, куда смотрит второй, заходит солнце. И так продолжается довольно долго – до тех пор, пока они не переворачиваются примерно градусов на девяносто. И когда они переворачиваются, два солнца начинают восходить. А у меня во рту после этого остается вкус лимонной конфетки. Вот такой вот сон мне снится.

— Я не торгую лимонными конфетками, это вам нужно к пану Аракчееву зайти, — смягчился торговец.

— Как жаль, как жаль… А я как раз хотела пригласить в гости и вас.

Вот, вы слышали? – она подняла вверх свой сухой старческий палец, так, как это делают моряки, когда проверяют на прочность ветер.
— Что? – проходящий мимо респектабельно одетый мужчина с сигарой в руке остановился. — Что слышали?
— Только что родился ребенок. Девочка.
— Где родился ребенок? – несколько встревожено огляделся по сторонам прохожий.
— В Мадриде. Чувствую, что сейчас выходит еще одна хорошенькая девчушка в маленьком городке Рива Брандо. Вы знаете, в последнее время на свет появилось очень много девочек – следующее столетие будет очень хорошим для вас, молодой человек, поверьте. Не стоит огорчаться по пустякам.
— Да-да, конечно, конечно, конечно, — растерянно произнес молодой человек, как-то неуклюже повернулся боком и быстрым шагом поспешил уйти в нужном ему направлении.

Майя Семеновна снова осталась одна. Пустая аллея, пустая скамейка напротив, пустой мусорный бак, пустое дерево с корявыми разлапистыми ветками, пустое гнездо, сброшенное мальчишками на землю – пустота снова окружила Майю Семеновну. Впрочем, та ли это была пустота, которую представляет себе каждый из вас? Вероятнее всего, что не та. В ее пустоте всегда находилось место вещам, но порой так тесно было для возгласов, криков новорожденных, первых агу и мама, шуршащих в своей вечной погоне за пропитанием стрекоз, жуков, комаров, пчел, улиток, шуму дождя по кирпичной стене, шуму отбойного молотка за спиной, шуму моря в ушных раковинах, в эмалированных раковинах, в банальных стаканах, шуму покрасневших от стыда листьев, упавших в глазах ветра, принесшего с собой смену времени года. Когда-то давно (во имя разума, как же давно все это было!), услышав звон колокольчика, многие становились прозрачнее и смешливее, начинали рассказывать стихи на память, повторять вслух таблицы умножения, иностранные и собственные алфавиты, и прочее, и прочее… Как же давно все это было! Может быть, мы забыли такую же старую как мир истину, высказанную опередившим свое время калмыцким оратором и декоратором Аглы Моисеевичем? «Если мы начнем с алфавита, то как обычно застрянем на восьмой букве», — гласит она.